И он поспешно покинул хижину, потому что больше не мог дышать ее зловонным воздухом, пронизанным запахом страха и смерти.
На этот раз воздух пустыни не показался ему таким свежим и ароматным, как полчаса назад. В нем ощущался запах тления и смерти, запах опасности и предательства. Хотя небо на востоке заметно посветлело, Ат Сефор видел окружающие предметы неотчетливо, словно их скрадывала какая-то дымка.
И неожиданно из этой дымки выступила неясная фигура.
Очертания ее были расплывчатыми, но Ат Сефор разглядел светлые жреческие одежды – такие же, как те, в которые был облачен он сам. И выбритую наголо голову жреца – такую же, как у него.
И длинный бронзовый кинжал, зажатый в правой руке, – точно такой же, как тот, что сжимал в правой руке сам Ат Сефор.
В какой-то момент Ат Сефор подумал, что видит собственное отражение, собственный призрак.
Однако, когда он прочел короткое заклинание, отгоняющее призраков, фигура в белых одеждах не исчезла.
Больше того, она сделала шаг вперед, приблизившись к Ат Сефору, неподвижно застывшему на пороге ведьминой лачуги. Значит, это было не отражение.
– Кто ты? – спросил Ат Сефор негромким, охрипшим от волнения голосом.
Всем известно, что Эрмитаж работает до шести, причем кассы закрываются в пять. В отличие от зарубежных музеев, где за полчаса деликатно объявляют по радио, что музей скоро закрывается, чтобы посетители рассчитывали свое время, служители Эрмитажа действуют более решительно. Минут за сорок до окончания работы музея публику начинают ненавязчиво подталкивать к выходу. Сначала – из самых дальних залов, после чего их немедленно запирают, чтобы никто не просочился обратно, потом все ближе и ближе к выходу. С высоты птичьего полета действие напоминает процесс уборки мусора огромной метлой – да простят мне петербуржцы и гости нашего города такое сравнение!
За четверть часа до закрытия служительницы начинают подгонять сопротивляющихся посетителей звуковыми сигналами, то есть громко и сердито кричат, что музей закрывается. Про себя они добавляют, что у них рабочий день заканчивается в шесть и что сверхурочные им никто не платит, так что сверх положенного времени они сидеть не нанимались. И хоть вслух они, разумеется, таких фраз не произносят, посетители их прекрасно понимают, тем более что у некоторых служительниц все отчетливо написано на лицах.
Однако посетители Эрмитажа тоже не ангелы – нет чтобы войти в положение, так некоторые норовят нарочно задержаться у картин и витрин с экспонатами. Но все же в борьбе с посетителями служительницы всегда побеждают – у них все давно отработано. И ровно в шесть залы пустеют, а главный вход запирается.
Запасники музея закрываются немного раньше, хранители и научные сотрудники иногда задерживаются, запасники же нужно ставить на охрану.
Вадим запер все двери, передал охраннику ключи и, выходя через служебный вход, расписался в журнале.
На улице были сумрачно, оттого что лил дождь – совсем не осенний, мелкий и нудный, как семейная сцена на двадцатом году супружества, а сильный, как летом, с крупными пузырями на лужах. Как раз такая большая лужа образовалась недалеко от служебного входа. Вадим уставился на воду, отражающую свет фар проносящихся машин, в мучительном раздумье. Он забыл, к чему на воде пузыри – к тому, что дождь скоро кончится, или же, наоборот, затянется надолго.
Поразмышляв немного над этим философским вопросом, Вадим пришел к выводу, что каков бы ни был ответ, идти домой все же надо, поскольку стоять у входа неудобно – выходящие сотрудники норовят задеть дверью. Люди выбегали, неустанно поражались силе дождя, кто-то рассаживался по машинам, кто-то рисковал открыть зонтик. Понемногу поток сотрудников обмелел, а потом и вовсе прекратился. Чего нельзя было сказать о дожде, он-то как раз припустил с новой силой. Вадим вздохнул и сделал шаг в лужу. Ноги сразу промокли.
И в это время тусклый серый сумеречный свет заслонила высокая фигура в темном плаще.
– Господин Коржиков! – сильная рука взяла его за локоть. – Позвольте вас на два слова!
Вадим замер на месте. Было такое впечатление, что холодная и грязная вода из лужи разом проникла в его тело до самой макушки. Стало холодно и жутко. Вежливое обращение его нисколько не обмануло. «Позвольте» – ну надо же! Интересно, как это Вадим мог этому человеку что-нибудь не позволить?
Незнакомец почувствовал его страх и усмехнулся.
– Садитесь в машину! – приказал он. – Поговорим без дождя!
Вадим был согласен идти многие мили под проливным дождем, да что там, он был согласен на ураган, на тайфун, на цунами, лишь бы не видеть перед собой высокую фигуру в темном плаще. Но в данном случае его мнения никто не спрашивал. С обреченным вздохом он проследовал к машине. На заднем сиденье кто-то был. Он сидел так тихо, что Вадим заметил его, только когда его собеседник, севший на место водителя, включил свет в салоне.
Тот, сзади, не шевельнулся, не зажмурился от света, он продолжал сидеть неподвижно, уставившись на какую-то точку перед собой. Поскольку перед ним была спинка сиденья, в которой не было ничего интересного, Вадим понял, что тип сзади просто ушел в себя. Он пригляделся внимательнее и задрожал от озноба, несмотря на то что в машине было тепло. Видимо, от этого человека исходил холод, как от камина или отопительной батареи исходит тепло. У мужчины были странные глаза – абсолютно неподвижные, они даже не моргали, зрачки так расширены, что глаза казались черными. Кожа на лице тусклая, серая, совершенно неживая, она лежала грубыми складками, как будто лицо это было чужое, не принадлежащее этому человеку, не лицо, а маска. Было такое впечатление, что он опоздал к разбору, все подходящие лица кончились, и ему пришлось взять, что осталось. Или это лицо ему нарочно навязали, а самому человеку было все равно.
Кожа свободно болталась на лице, и, казалось, только уши не дают ей свалиться. Они, наоборот, так плотно прилегали к голове, как будто и впрямь с их помощью кто-то прикрепил чужое лицо.
Вадим поймал себя на ненужных, совершенно пустых мыслях и понял, что думает сейчас совсем не о том, просто пытается спрятаться от действительности.
– Итак, – сказал, повернувшись к нему, водитель, – что вы можете мне рассказать?
– Он… он был у меня сегодня, – промямлил Вадим, – но я… Он ничего не нашел.
– Врете! – спокойно констатировал незнакомец.
– Нет, правда, – забормотал Вадим, – я следил за ним… он… ничего не мог вынести…
– Ох, Коржиков, до чего же вы лживый тип! – констатировал его собеседник.
И оттого, что сказал он это спокойно, без эмоций, Вадиму стало еще страшнее.
– Лживый и абсолютно бесполезный. Вы не можете выполнить ни одного поручения, ни одной задачи, какого бы рода она ни была, доброе это дело или злое.
– Не смейте так со мной разговаривать! – вдруг истерично закричал Вадим, от страха у него появились силы.
