– Я выживу, выберусь, и приеду с братвой на ста машинах, понял?
– О, это пожалуйста. Если сто машин соберёшь, конечно. Ты думаешь, ваша делегация у нас первая, что ли? Вас, лохов волжских, москвичи постановили пустить на очередную проверку. Не сумеете ли вдруг вернуться. Вдруг, мол, вам пофартит. И к нам приезжали, и к военным, и учёных в заложники пытались брать. И даже америкосов наших. И отсюда пытались, и в Москве, и даже в Штатах. Вас сегодня ещё гуманно встретили, не стали совсем уж лютовать, друг Весёлой.
Весёлой слушал. Фенимор говорил, копая ножом ямку, уминая в ямке бутылочное крошево рукояткой, засыпая ямку. Чёрт его знает, зачем. Не демонстрировал, не исполнял, а какое-то имеющее смысл, какое-то совершенно необходимое действо совершал, хороня разбитую бутылку в специально припасённом мешочке.
– «Семьдесят седьмая» – это быстро и почти безболезненно, – говорил Фенимор. – Мы вас пожалели, потому что знали, что вас списали ещё неделю назад. Вас ведь предупредили вчера? Главный ваш объявил вам, что с ним вчера встречались от нас, и сильно советовали отскочить?
– Нет.
– Раз так, не мы палачи, а ваш этот Лебедь… или как его там погоняли? Старик этот, синий.
– Лебедь? Лебедя с нами не было. Он нас сегодня отправлял.
– Так вас ещё и предали. Шакалы.
– Скажи мне прямо, кто за вами? Кто крыша, корочкой говоря? Что вообще за расклад, сука?
– Корочкой говоря? Корочкой говоря, небо наша крыша, Весёлой. Небо голубое. – Фенимор встал, отряхнул колено. Нож опять куда-то исчез у него, как фокус. Он притоптал бутылкину могилку кроссовком (неподдельным адидасом) и поманил Весёлого сверху пальцами. – Вставай, турист. Матушка тебя ждёт.
– Вы сектанты, что ли, тут все, блин?
– Если тебя тащить полкилометра, то ты обдерёшься сильно. За шиворот – по кочкам… Мне всё равно, в общем. Я же на ручках тебя не понесу.
– Я не турист.
– Вот! Вот это ты и выяснишь. Для себя, прежде всего.
– Помоги встать, – угрюмо сказал Весёлой. – И развяжи.
Фенимор помог ему. И не развязал.
Теперь бок о бок, они прошли по степи ещё с полкилометра. Иногда Весёлаго что-то трогало за лицо, наподобие паутины. Он морщился, пытался стирать эти прикосновения о плечи, но волосатика, трекера с рейтингом, больше не просил освободить руки. Степь была вся покоцана, под травой, под свежей ещё полынью сплошь шли шрамы, рытвины, тут десятилетиями гоняли на больших машинах и в грязь, и в снег, и в пыль. Зато мусора было мало. Вообще, считай, не было. И совсем не было живых звуков. Весёлой не заложился бы, давно не был за городом, чтобы без деревьев или пляжа, но ему смутно помнилось из детства и казалось по логике, что в степи должны орать сверчки и свиристать жаворонки. Никто не орал, не свиристал, собственно, Весёлой только свои спотыкания о кочки и слышал, Фенимор двигался рядом с ним бесшумно, так, что Весёлой даже начал присматриваться, как это он так может, ноги как-то по-особому ставит? Ничего не понял он и для себя составил такое мнение, что всё дело тут в фирменных кроссовках. С языка чуть не слетела автоматическая тирада про палёное и фирменное, что нехило тут устроились, в Капустинской карантинной зоне, надо делиться.
Хоть и был уже полдень, было не жарко, июль ещё не озверел. Вдруг потянуло костром навстречу.
– Костёр где-то, – сказал Весёлой.
– Чутьё у тебя, да, – сказал Фенимор как-то очень буднично.
И он протянул руку впереди себя и отвёл в сторону невидимый занавес.
Перед ними возник из ничего, но на фоне того же пейзажа из степи, кочек и свежего воздуха натюрморт из костра, разведённом на сковородке, трёх стоящих на попа кирпичей вокруг, и групповой портрет сидящих на этих трёх кирпичах трёх вооружённых типов.
Все трое были какие-то чёрно-зелёные. На них были чулки ОЗК поверх обуви, явно кустарно, но надёжно и тщательно пошитые плотные чёрные куртки, почти одинаковые, одной, так сказать, швейной машины, разных лишь степеней ношенности и расстёгнутости. У каждого на животе висел прибор изолирующего противогаза. Все трое были без головных уборов, с голыми руками. Все трое смотрели на подошедших (мы для них так же появились из ничего, как они для нас?) совершенно одинаково. Трое из ларца, блин. Конечно, рыла-то у них разные абсолютно. Но вот голые руки они держали над медленным жёлтым невысоким пламенем на сковородке одинаково. Озябли, что ли, подумал Весёлой безнадёжно-иронично, отказываясь понимать что бы то ни было. А во рту всё ещё перец от пиццы. Каких-то шестьдесят километров до дома. Что у них в рюкзаках, интересно? Что они таскают оттуда? Говорят, у них тут рублей лет пять уже не видели. Говорят, самая мелкая монета – двадцать баксов. Ну то есть бумажка.
– Привет, ходилы, – сказал Фенимор между тем. – Видать, вы оттуда сюда?
– Кто как, – сказал один.
– Вне зависимости, – сказал другой.
Третий ничего не сказал, хотя Весёлой уже специально уставился на него.
– Ну, я мимо, – сообщил им Фенимор. – Слева обойду.
– Добрый путь, – сказал третий.
– Благодарю.
– Вадик, а кто с тобой, дозволь узнать? – спросил второй. – Я почему интересуюсь: ты, вроде, не по форме.
– Верно, я только до трамплина. Даже не выйду.
– А, это у тебя магацитл очередной?
– Когда они уже кончатся, – сказал Фенимор.
– Походу, скоро, – сказал первый. – Ну, добрый путь, магацитл.
Почему-то возникла пауза.
– Чего вы уставились? – спросил Весёлой.
– Ц, бесполезно, – сказал первый и снова опять подвесил руки над сковородкой. Пламя было невиданное, конечно. Как вода под крупным дождём горело, такой формой. Вдруг Весёлой сказал:
– Благодарю.
Третий хмыкнул.
Фенимор провёл Весёлаго слева мимо костра, и вообще свернул налево, под прямым углом к их предыдущему пути. Шли дальше по кривой, неизвестной для Весёлаго, но явно существующей. Наконец дошли до заросли камыша в очень неглубоком ложке, из пацанского полубокса вырастающей на протяжении ложка в панковский гребень. Фенимор остановился, очень решительно. Окончательно на сегодня.
– Лично я пришёл, – сказал он. – Тебе дальше. Стой смирно.
Он буквально несколько секунд повозился за спиной Весёлаго и освобождённые руки вдруг упали по сторонам тела.
– Разминай, растирай. С места не сходи.
Весёлой подчинился. С виду даже запястья не опухли, иголочки с локтей побежали вниз почти сразу. Пальцы левой руки были поцарапаны, и вообще руки были грязные. Фенимор всё время оставался за спиной. Через пять минут Весёлой уже мог хрустеть пальцами.
– Вот этого не делай, будь любезен.
– А то что?
– Да ни что. В общем, Сергей, дело такое. В трёх шагах прямо перед тобой в траве люк. Крышка. Там ящик закопан, сундук. У нас такие называются сундуками для мертвеца. Там возьмёшь один автомат, три магазина к нему. Противогаз возьмёшь один. Возьмёшь одну пустую сумку наплечную, в неё положишь один пищевой рацион. Разберёшься с ним потом, если выход время даст. Возьмёшь два-три мешочка с рисками. То есть с гайками. Обувь у тебя никакая, но тут ничего не поделать. После этого идёшь до конца камышей. Там будет вешка. Железяка такая, на ней катафот. Эту вешку обходишь слева.
