Хотя это – как посмотреть…
Лазарев расстегнул куртку, зачерпнул чайником воды из пятидесятилитровой кастрюли, включил плитку и поставил чайник на спираль. Крышку от чайника он опять куда-то задевал, она нашлась в сейфе, куда Лазарев полез в тщетной надежде найти хотя бы один типографский бланк «осмотра места происшествия». Из типографского в сейфе была только нетронутая пачка телеграммных бланков, попавших в него неизвестно когда и неизвестно как и почему.
Зато чистая бумага была отличная – несколько пачек Лазареву подарили американцы. И машинка пишущая после рыжковской комиссии ему осталась в наследство великолепная: электрическая «Ромашка», новенькая, почти бесшумная. Умеют, если для правительства. Лазарев достал из початой пачки XEROX два листочка, поставил перед собой машинку, включил её, загнал под валик первый из листочков. Некоторое время смотрел на клавиши. Потом снял шапку, отложил её на тумбочку, что стояла по левую руку, в самом углу, за сейфом. Напечатал посередине ПРОТОКОЛ, строчкой ниже – ОСМОТРА МЕСТА ПРОИСШЕСТВИЯ.
Закипел чайник.
Лазарев заварил чай. Чай был отвратительный, турецкий, в какой-то жёлто-ядовитой глянцевой пачке, но другого у него не было. Даже пах он чем-то сладким. Чай из гнилого арбуза. Лазарев отнёс чайник как можно дальше от рабочего места, к самой перегородке, вернулся, решившись, выхватил из сейфа литровую банку с малиной в водке, подаренную недавно одноклассницей, Алисой Рыбаковой, осторожно нацедил в чашку грамм сто двадцать – и выпил, как горячий чай, мелкими глотками.
– За упокой души усопшего раба божьего, гражданина Лёвы Чикашина! – неожиданно для себя сказал он, держа чашку перед собой.
Тут выяснилось, что он опять забыл надеть очки, непривычные ещё, и, исправив упущение, он убедился, что надпись на листочке в машинке выглядит так: АОТОКОЛ ОСМОТРП МЕСТА ПРОТСШЕСТВИЯ.
Он вытащил и царски смял листок, императорски бросил его в корзину, убрал машинку, и от руки на втором листочке начал быстро писать замечательно крупным и чётким почерком.
Протокол осмотра места происшествия. 11 ноября 1990 года. Место составления: посёлок Беженск Астраханской области (карантинная зона «Капустин»), мужское общежитие Южное, дом 4, комната 4. Осмотр начат: 18.25. Осмотр кончен: 23.30. Начальник Беженского отделения милиции ст.л-т. Лазарев А.А. (полномочия: приказ начальника Астраханского Управления МВД номер такой-то от такого-то). Получив телефонное сообщение о факте смерти от дежурного по общежитию Лобановой Т., прибыл на место происшествия, и в присутствии понятых Лобановой Тавлины, проживающей Южное, дом 1, комната 1, Мокроусова Зиновия, Южное, 4-4, и Карпатого Владимира. Южное, 4-5, с участием доктора Вяткина Игоря Львовича, исполняющего обязанности судмедэксперта, в соответствии со статьями такими-то и частями статей такими-то таких-то произвёл осмотр места смерти Чикашина Льва… Тут Лазарев остановился и полез в авоську, в газетный пакет. Из кучки тетрадок и разрозненной бумаги выкопал большой конверт с документами. Лёвкин паспорт, студенческий билет, документы на дом и на участок в Собачьем, оригиналы, редкий набор для бедована, парень не растерялся… ещё и детей Литвиным помог вынести из Зарницы… Так, прописное свидетельство в Беженске, исполкомовская налоговая справка (погашена), чековая книжка (4.300 у.е.), рабочее свидетельство (регистратор беженской поликлиники)… Страховая… А страховой нет. И ни цента наличных. А ведь парень ходил, чернил-ништячничал активно… Лазарев думал. Ладно, наличные это ладно, но страховая?
Сделаю-ка я вот что.
Он взял трубку, накрутил две семёрки гражданского коммутатора, а потом, вспоминая каждую цифру, 1-86. Всего дважды за этот год он этот номер набирал.
Ответили почти сразу.
– Светлана Васильевна? – сказал Лазарев. – Это вас Лазарев, участковый уполномоченный беспокоит. Извините, что ночью, но дело такое… Да Лазарев же, Толик! Да! Да. Он самый. Ещё раз простите. Ну я рад. Светлана Васильевна, а Женя уже вернулся? Ага, а не спит? А можно его к трубочке? «Ожидайте», надо же… – пробормотал он.
«Ожидать» пришлось достаточно долго. Он успел найти по карманам мундштук от трубки, зажать его в зубах, успел нарисовать на газетном поле двенадцать человечков с пистолетиками… полностью – неожиданно – исчерпав на пистолетике двенадцатого человечка ресурс стержня в шариковой ручке. Успел найти запасной стержень. Тут ему ответили.
– Да, Женя, здравствуй. Ну что поделать. Выспишься ещё, успеешь. Да, случилось. Слушай меня. Возьми-ка ты немедленно свою хитрую технику, включи её, и соедини меня с Петровичем. Женя, давай-ка без разговоров. Знаешь ведь, что бесполезно. Вот, давай, жду.
В мундштуке хлюпнула слюнка, Лазарев положил его аккуратно рядом с пустой авторучкой, использованным стержнем и новым стержнем, поравнял.
– Да! Здравствуй, Николай Николаич. Это Лазарев. Да, давненько. Ну конечно по службе. А кто тут извиняется? Даже не собирался. Вот что, слушай ты меня. Ты знаешь такого трекера, Чикашина? Лёва Чикашин. Да-да, Студент. Он умер сегодня вечером. Да, вот так… Нет, ты не перебивай. Он умер у себя в общежитии, в столовой. Четыре свидетеля. Прямо в очереди, перед кассой. Его что-то порезало на мелкие кусочки. Ну да вот так, стоял в очереди и вдруг посыпался на пол… Как в мешок, в свою одежду. Д-да, похоже, как «Рубик», но не ровно, а как бы случайными кусками, не сеткой… Целая одежда, говорю же, как в мешок… Голова только на четыре части… Что? Николай, ты не проснулся, похоже. Он был дома, в общаге. В Беженское. Вот именно! Нет, на Южке мужское общежитие! Дом четыре. Какая тут может быть гитика? Ну то есть, это, разумеется, гитика, но издалека. Или отложенка… Так много чего никогда ещё не было!.. Откуда я знаю, я же не ходила, тем более, не учёный. Они там сейчас целой кучей, военспецы, Кирников, Молодый приехал с дачи, ещё новый какой-то, Коростылёв или Коростелёв… Да, вот наконец дошли до сути. Я к тебе по своему, по-ментовски, но не для протокола. Для профилактики. Да… Первое. У вас там нынче в Зоне ничего такого? Ну в «Трубе» твоей этим вечером?.. Тишь-гладь? Николай, вот… Да. Да. А когда ты его видел? И ничего, без конфликтов? Понятно… Да вот в том и дело, что ни при нём, ни рядом, ни вообще в общаге ни единой смаги нет. Весь вечер искали, собака была. Только у дежурной, дуры, для красоты «прялка» стояла на подоконнике… По-моему, нереально. Там сразу все построились, ну, военное же положение, понимаешь… Да. Загадка в общем, неизвестной природы. Да, ты уж имей, скажи там… посетителям своим. Жуть, кто спорит… Нет, вообще без крови. Раны такие, знаешь, как будто высушенные. Вяленые как будто. Но не обожжённые. И срезы костей сухие. А внутри кусков свежее человеческое мясо. Вот так, мать её, Беду-Матушку… Да, второе. Самое неприятное. Скажи-ка мне, товарищ Петрович, у тебя Чикашин страховую свою не держал? За толику малую? Ты там, Николай, хоть лопни от злости, а на вопрос ответь. Да хотя бы чтоб поберечь мой ревматизм, чтобы я к тебе не тащился с нарядом вохры. Ёлки-палки, Коля, у меня инструкция! Мало, что инструкция – закон! Что? Да ёбтеть, Николай, я не про твой с ним договор, я про его официальную страховую справку! Вот именно. Нет, не я, а ты. Да. Так я сразу и сказал: «страховая». Мне там нужно имя распорядителя имуществом и имя наследников, если есть. Умгум… Подожду, конечно. Ага, слушаю! Матвеев Сергей Алексеевич? Твою мать, я так и знал… Что? Да-да, это Набис. Когда видел? Погоди, Николаич, в дверь стучат, я тут доктора жду.
