– Я не понял! – сказал Шульцев.
– Так заведено, – сказал Набис. – Необходимость. Внутренний порядок. Прячь своё дерьмо от Зоны. Дерьмо в Зоне и укусить может.
– Товарищ полковник! – обратился Шульцев к товарищу полковнику как к отцу родному.
Блинчук резко почесал бритую макушку и посмотрел в сторону Земли. Вот сейчас Чингачгук и заметит, что у него свинтили вышку, подумал Набис. Самый подходящий момент. И начнётся скандал хором. И в самый разгар возникших на почве личной неприязни неуставных отношений подойдёт Папаша с Яночкой. Но как он вообще не замечает, что мы из осени попали в лето?!
– Как вас по имени, товарищ проводник? – спросил полковник. – Я слыхал… Набис?
– Это кличка. Здесь принято.
– Кличка. Хорошо. Так как же?
Сейчас я назовусь, и Шульцев скажет «Да пошёл ты на хер, Сергей!» И я его убью. И уйду жить к Папаше. И буду жить быстро и долго.
– Хорошо, не хотите – не надо, – сказал Блинчук, по итогам молчания Набиса что-то решив. – Шульцев, прибери за собой. Потом разберёмся, что здесь устав, а что подъёбка. Бегом.
– Есть, – сказал мертвец Шульцев, тоже сделав себе какую-то зарубку на памяти.
– Если Папаша показался, – сказал Набис как ни в чём не бывало, – это значит, товарищ полковник, что ему нужно поговорить.
– Он что же, прямо вот так непосредственно мне показался? – спросил Блинчук недобро. – Что вы мне, товарищ проводник, вкручиваете сказки? Откуда ему про лично меня знать? И он что, сторона переговоров? Народный депутат? Но какой народности?
– В Зоне все расчёты по результату, – сказал Набис. – А результат налицо. Папаша вам показался. Вы выехали. «Приветствие» на «нейтралке» для новичков обязательно. Это полчаса на Стояке минимум, а обычно час. (Стояк – вот эта площадка.) И есть время на вас посмотреть, есть время к вам прицениться. – Тут он помолчал, присматриваясь к чему-то вдали. – А что новый комендант назначен и прибывает сегодня, это знают все, товарищ полковник. Недели две как.
Подошёл с Шульцев с «машкой» наперевес, как смерть с косой. С тряпки капало. Шлёпнул тряпку на свою лужицу, стал, воротя морду и так, и эдак, растирать жижу по бетону.
– Да Глызин же, где ты?! – заорал полковник. Опять – заорал. Смертник.
Выскочил Глызин из сортира, ловко сманеврировав стволом винтовки в дверном проёме.
– А ему за собой убрать не надо? – спросил Шульцев у Набиса.
– Ему – нет, – ответил Набис, и этот ответ разозлил Шульцева навсегда. Но вмешался Коростылёв.
– Прапорщик Шульцев!
– Я! – автоматически воскликнул Шульцев.
– Отставить херню! – очень громко, оглушительно, ясный колокольчиковый голосок двухлетней девочки произнёс то, что намеревался майор сказать прапорщику.
И вот полковник, Коростылёв и прапорщики, – двое вскочив в кузове, один резко обернувшись с шваброй, так что с неё веером плеснуло в пространство, и один припав рядом с задним колесом на колено и выставив в сторону голоса винтовку – одновременно увидели Папашу.
(Набис заметил его минуты три назад, как раз во время произнесения фразы «Есть время прицениться», а Харон (наверняка) ещё раньше.)
Если бы описываемый момент описывал не я, Жарковский, а в местной газете «Звезда» корреспондент Клювкин, то выглядело бы это так.
Мужественное фото анфас «взгляд вдаль» на четверть полосы.
Заголовок «ЧЕЛОВЕК НА СВОЁМ МЕСТЕ».
Текст: «Сорокашестилетний полковник пограничник Блинчук Сергей Борисович повидал за время своей службы многое. Видел он и гибель товарищей, будучи начальником заставы на афганской границе в конце семидесятых, видел он горе и беды людей во время своей нелёгкой службы в районе ликвидации последствий Чернобыльской аварии. Пережитое закалило волю Сергея Борисовича, его подчинённые и сослуживцы в один голос говорят о его способности не терять головы в самые острые моменты. Академик Велихов тепло отзывался о нём. Одной из первых кандидатур на постоянную должность военного коменданта особого карантинного округа «Капустин» был Сергей Борисович, и его назначение было утверждено на совместном заседании Правительства и Комиссии по ликвидации последствий метеоритной атаки в Астраханской области единогласно.
Но тут он охренел».
Это было бы хлёстко, по-перестроечному, в духе нового времени, типа новым веяниям – неизбитые типа слова, и престарелая главная редактор «Звезды» Мартышева, скрипя дёснами, пропустила бы это в печать, а потом мучилась бы, ожидая в ночи уничтожающего звонка сверху, и сама звонила бы с утра в типографию, мучила бы корректоров весь следующий день… Но Клювкин, как обычно, оказался бы неправ. После Чернобыля Блинчук ни от чего не мог охренеть до степени принятия опрометчивого решения дважды за день.
– Глызин, отставить огонь! – рявкнул он.
Шоссе (если считать по левому берегу Волги) Волжский – Астрахань (примерно два с половиной ряда шириной, асфальт от средне-плохого до почти-хорошего, невнятные обочины с глубокими кюветами, хорошая советская дорога союзного значения) проходит примерно параллельно рукаву Волги Ахтубе и рассекает секретный город Капустин (почтовый адрес «Ленинск-1» до недавнего времени) и прилежащее древнее село Капустино пополам. Если ехать от Волжского, по левую руку будет собственно город, означенное Волгоградское КПП (метрах в пятидесяти-семидесяти от шоссе через блёклый, хорошо простреливаемый пустырь), дальше шоссе вгрызается в частный сектор, раз-два, 85-й километр, и ты на широком русском оперативном просторе, и впереди у тебя воля, Каспий, Персия, резня без ограничений, жемчуга и загадочные княжны телегами и челнами. Между КПП и внешней улицей Капустина (Энтузиастов) два забора: первый у собственно КПП, колючка на бетонных столбах, быстро, впрочем, сходящая на нет, – и забор из бетонных плит у собственно Энтузиастов тянется вдоль пятиэтажек и парка Комсомольцев до северо-восточного угла города. Год назад, во время эвакуации (панического бегства) населения прочь из сверкающего, горящего, взрывающегося в ночи Капустина, этот забор во многих местах был разрушен. Его таранили и автобусами, и бортовыми, и личными «жигулями», и даже один смелый БТР проломил и обрушил на задах госпиталя довольно длинный кусок этого забора, сразу после этого утонув в асфальте на ближайшем перекрёстке. У Волгоградского КПП расстояние между внешним ограждением из проволоки и бетонным забором минимально, два десятка метров, здесь был главный поток беженцев, и в рабочем состоянии, то есть стоя вертикально, сохранилась единственная бетонная секция – составляющая как бы часть периметра Стояка. Из-за неё-то, буквально в нескольких шагов от «шишиги», и выступил перед ними Папаша. Явился, возник, персонажем телефокуса Дэвида Копперфилда, американского Кио, тиражируемого до и после полуночи первым каналом ЦТ. Словно бы Папаша сидел там с ночи, подгадывая момент наиболее эффектный для «абракадабры» и «вуаля». Невозможно было поверить, что он, такой, каков он был, мог как-то иначе подобраться к группе Блинчука, пусть даже поражённой поносом, желудочной коликой и диплопией. Тем более что, истоптавший Собачью Дугу «нейтралки» очень подробно, Набис знал доподлинно: поблизости от Стояка нет ни единого, даже самого бросового, даже протёртого воздушного зеркала. Никак тут не спрячешься. Фокус-покус.
