– Там нет собак, – сказал я. – Там кинотеатр вообще-то, а не овощная база.
– Не пустят. – Лара шнуровала кроссовки. – А если даже пустят, я с ними... они уйдут. Полезем через крышу.
Лара встала, потопала, принялась разминаться.
– Все очень просто: туда – и обратно.
– Как ты хочешь забраться на крышу? – спросил Гобзиков. – Там же стены и стекло...
– А мы не на крышу полезем, мы полезем через крышу. Кран. Ты про кран забыл.
Лара указала пальцем. Кран был виден даже отсюда, с набережной.
– Ты хочешь спуститься на крышу с крана?! – поразился Гобзиков.
Лара кивнула.
Да.
Я даже не знал, что сказать, слова разбежались.
– Я высоты боюсь, – признался Гобзиков.
– Ты не полезешь, – успокоила его Лара.
– Почему это я не полезу? Я что, хуже его?
– Он сильнее, – объяснила Лара. – Пойдемте, лучше не застаиваться...
Мы направились к кинотеатру.
Мне стало приятно. Да уж, сильнее всяких там заморышей Гобзиковых, этих Гобзиковых на меня десяток набрать надо...
– И что, что сильнее? – злился Гобзиков. – Я вполне смогу спуститься...
Лара принялась терпеливо объяснять:
– Ни один из нас не сможет спуститься на десять метров по веревке, а потом подняться назад. Для этого надо быть очень сильным или гимнастом. Можно использовать специальное устройство, но это будет долго. А долго нельзя болтаться, могут заметить. Поэтому кто-то должен будет меня втащить обратно. Он сильнее.
Лара указала на меня.
– А давайте я вниз спущусь, – предложил Гобзиков. – Я тоже легкий. И кеды взял...
Нет, его все-таки пронзил купидон меднокрылый. Тоже мне, Ромео.
– Я все-таки легче, – возразила Лара. – К тому же ты не знаешь, что надо искать. А я знаю. И спорить не будем. Егор, ты иди туда...
– Постойте, – замахал руками Егор. – Выставка же, наверное, в фойе. А в фойе работает ночной клуб...
– Вот они, лицеисты, – усмехнулся я. – Вместо учебы по ночным клубам шастают! А еще генеральская... губернаторская стипендия!
– Я не шастал, я по телевизору видел, – принялся оправдываться Гобзиков. – Лучшее заведение в городе... Я же говорю, выставка в фойе, а там, наверное, народу полно, там дискотеки проводятся.
– На ночь экспонаты переносят наверх, в недостроенный зал, – объяснила Лара. – Там нет охраны, там нет вообще ничего. Должны сделать зимний сад, но стекла еще не успели вставить, только толстый картон. Я прорежу картон и свешусь вниз. Все, хватит болтать. Егор, иди вон в ту пятиэтажку, поднимись на третий, наблюдай через окно в подъезде. Если нас заметят, позвони. Женя, поставь телефон на вибр.
Я поспешно поставил.
– И еще, Егор. Что бы там ни случилось, не выходи. Жди нас. Понятно?
– Понятно...
Гобзиков напрягался.
Конечно, грабить выставку – это не в «Гипермаге» ухохатываться!
– Все, идем...
Лара отобрала у Гобзикова рюкзачок, закинула за плечи и решительно направилась к крану. Я за ней.
Мы пересекли площадь, перелезли через невысокий забор, огораживающий площадку у крана. Наверху на ветру что-то скрипело и позвякивало, там был ветер и какая-то свобода, в очередной раз я вдруг почувствовал свободу и странность всего происходящего.
Со стороны кинотеатра накатывалась тяжелая зуботехническая музыка, видимо, металлистская вечеринка. Это хорошо – нас слышно плохо будет.
– Классно иметь дракона, – зачем-то сказал я.
– Тебе что-нибудь жаль? – спросила Лара.
– В смысле, есть о чем жалеть?
– Нет, не так. Всем людям есть о чем жалеть, это со всеми бывает, я не о том. Тебе что-то жаль?
Мы стояли под краном, сверху тянуло холодом, было страшно и здорово. На стреле, почти на самом конце, раскачивался железный фонарь, забыли выключить. Удивительно романтично, блин. Я хотел сказать какую-нибудь гадость, но не сказал.
– Тебе чего-нибудь жаль? – Лара смотрела вверх.
Она будто не хотела лезть, не могла никак решиться будто. А я как уж не хотел. Совсем недавно я уже лазил по высотным конструкциям, и эта лазня для меня ничем хорошим не закончилась. «Гатлингами» в морду, я уже доносил.
– Какое-то чувство у меня сегодня... – сказала Лара. – С утра из дома выходить даже не хотелось...
– Да у меня такое каждый день, – успокоил я. – Каждый день никуда не хочется выходить, это нормально, двадцать первый век, все так живут.
– Нет, это не то. Знаешь, это так... Ну, предчувствие неприятностей, что ли...
– Это темная материя, – сказал я.
– Что?
– Темная материя. Вся Вселенная, ну, большая ее часть, состоит из темной материи. Раньше думали, что космос – это пустота, а теперь знают, что эта пустота заполнена материей. Она трудно определяется нашими средствами обнаружения, но она есть. И когда темная материя начинает шевелиться, птичьи стаи разбиваются о скалы, мобильная связь накрывается. А людям страшно, и предчувствия мучают. Немотивированные страхи. Все из-за темной материи.
– Хорошо бы так... – вздохнула Лара.
– Все так и есть, поверь мне, я в астрономии понимаю немного.
И я тоже посмотрел вверх, как она. И почему-то очень остро почувствовал пространство, там, над головой, весенние звезды почувствовал, вращение луча нашей Галактики.
– Так тебе что-нибудь жаль?
Не знаю, почему я это вспомнил. Пришло в голову просто. Хотел какую-то гнусь сказать, а сказал вот что:
– Мне жаль белого крокодила.
– Чего? – улыбнулась Лара.
– Белого крокодила. Это длинная история такая...
– Это вроде как иносказательно? Белый крокодил? Типа белой вороны или там черной кошки?
– Ага. Иван Кокосов и серый волк... Вообще-то нет, крокодил вполне настоящий был. Белый на самом деле.
– Расскажи, – попросила Лара. – Я хочу послушать.
– Нам, наверное, пора. – Я указал пальцем куда-то в сторону Веги. – Раньше влезешь, раньше слезешь...
– Расскажи про крокодила, потом полезем. Успеем.
– Ну, хорошо. Когда-то у меня был белый крокодил. Не то чтобы совсем белый. Он раньше был зеленый, а потом выцвел. Этот крокодил принадлежал одному мальчику... А может быть, девочке...
И я стал рассказывать историю про белого крокодила. Лара слушала очень внимательно и ни разу не перебила.
