Лара рассказывала. В духе нашего путешествия рассказывала, сказочные и забавные вещи. Про единорогов, про каких-то летающих моллюсков с крючковатыми лапами, про оборотней, про гномов и эльфов, от каждого по способностям, каждому по морде, короче. Вдвигала мифологию по полной, с талантом, даже я заслушался. Раньше все молчала, а теперь вот прямо Ганс Христиан Андерсен в ней прорезался, вырвался наружу и пошел гасить всех направо и налево своими оловянными солдатиками. Оно и правильно, Гобзикова надо убеждать.
А Гобзиков слушал восторженно, аж уши горели во мраке ночи, пошлю ему на день рождения подтяжки. Постепенно Лара дошла в своих повествованиях до какой-то уж почти полной несусветицы, стала рассказывать про каких-то воинственных девчонок на дрессированных особым образом свиньях...
На дрессированных свиньях я уснул.
Проснулся первым.
Посмотрел направо.
Я проснулся не первым, я проснулся вторым. Спальник Лары лежал аккуратно свернутым, ее самой не было. Вдруг я подумал, что Лара решила утопиться. Не знаю, отчего вдруг я подумал именно так, но подумал, тупые мысли все время в голову приходят, особенно поутру. В детском саду я все время боялся провалиться в унитаз и застрять в нем. Представлял, как провалюсь, причем обязательно во время тихого часа. Сначала посижу немного, потом придется на помощь позвать. Все соберутся, будут ржать и веселиться, а потом воспитательница Екатерина Семеновна вызовет спасателей, и они будут вырезать меня из сортира и тоже смеяться и снимать все на видео. А потом в субботней спасательской передаче покажут сюжет «Мальчик застрял в унитазе», и надо мной будет ржать уже вся страна. Эти ужасные перспективы меня изматывали очень сильно, я даже спать толком не мог.
Потом, после сада, тупые мысли у меня тоже часто случались, и сейчас иногда бывают.
Так вот, мне вдруг подумалось, что Лара пошла топиться. Сначала я попробовал закричать, но почти сразу передумал. Глупо. А вдруг она не топиться пошла? Лучше пойти поискать.
Я выбрался из мешка. Было холодно, от воды поднимался пар, по траве тянулись следы. Роса еще не ушла, и следы были хорошо видны, я прошагал по ним метров, наверное, пятьдесят вдоль берега и только потом заметил, что шлепаю в одних только боксерах. И в майке. Ну, боты еще. И все.
Мне стало немного стыдно, но потом я подумал, что так даже и лучше. В случае опасности удобнее в воду сигать.
Следы шлепали вдоль берега, потом уходили влево, в заросли высохшего прошлогоднего борщевика. Через борщевик было пробираться болезненно, кололся, зараза, а говорят, коров им вроде бы кормят. Врут. Я расцарапал в борщевике коленки, отчасти даже и рожу, потом наткнулся на ручей. Один берег крутой, по другому полоса песка. И тоже следы. По направлению к реке, вниз. Следы были какие-то странные, неровные, будто шагал хромой. А потом ни с того ни с сего вместо следа ботинка с правой ноги отпечаток ступни. А затем снова ботинок. Зачем Лара снимала ботинок? Кто ее знает...
Ручей был мелкий и прозрачный, так всегда получается сразу после разлива. Вода холодная, это было видно даже на глаз. Там, где ручей впадал в реку, течение намыло пляж. Миниатюрный такой, с песком цвета соломы. На границе пляжа и леса я увидел Лару.
Лара была не одна.
Сначала я думал, что мне почудилось, показалось, в общем. Такое иногда бывает. Старое бревно можно принять за человека, разбитое молнией дерево за медведя, копну сена за летающую тарелку. Я думал, что это тоже, ну, из этой же оперы, обман зрения, а нет. Нет.
На границе леса. Старые коричневые листья, сучья и лишайники тоже там были, и все они перемешивались в серый, чуть седоватый мех. Лара кормила его с руки, трепала за шею. Он аккуратно брал губами хлеб с крупной солью и настороженно вертел глазом, держал обстановку. Зубы были здоровенные, желтые, с реки все тянулся туман, солнце еще не разогрелось и справиться с ним не могло...
И нос. Черный, влажный, он чуть подергивался, пропуская через мембраны миллионы молекул при каждом вдохе...
Потом он повернулся в мою сторону, улыбнулся красной пастью, фыркнул, прыжком перешел ручей, пропал в лесу, даже веточка не хрустнула, не было будто его, не было. Лара провела пальцами по ручью, над водой заблестели маленькие рыбки. Верхоплавки, может, ельцы, может, уклейка, из ее чешуи делают фальшивый бисер.
Лара отмыла руки от соли и направилась ко мне.
Я стоял. Болван Болваныч, Ступидо Идиотио, Атасо Ботанико, дурак в трусах, кулаки сжаты, глаза вытаращены. Можно подумать, голыми руками я мог с ним справиться... Вот тебе и вынырнул из чащи. Ха-ха, хи-хи. Значит, еще не все перевелись. И почему он ел хлеб? Они вроде хлеб никак, не уважают вроде...
– Ты чего? – спросила Лара, подойдя поближе. – Испуганно выглядишь...
– Волк, – выдохнул я. – Он ушел?
– Какой волк? – удивилась Лара.
– Ну, такой...
Я гримасами, руками и корпусом продемонстрировал, какой именно был волк – большой и ужасный.
Лара засмеялась.
– Да ты не проспался еще толком! Вот тебе волки и мерещатся! Какой волк? Их нет здесь давно, последнего сто лет назад застрелили!
Я не стал с ней спорить, может, так оно и было.
– Ну, да, наверное, застрелили... Всю ночь что-то снилось...
– Есть такие вещи, – Лара легкомысленно зевнула, – сон наяву называется. Мучительная штука, тебе, наверное, приснилась... И вообще, хорош болтать, давай лучше завтракать.
– Ага.
Ага. Сон наяву, подумал я. Что может быть проще, что может быть обыкновеннее? Да ничего. Только вот запах. Запах-то я слышал. Звериный, настоящий звериный, его-то водичкой не смоешь, уклейками не распугаешь! Запах был. Куртка Лары здорово пахла волком.
– Беги, давай, за водой, – сказала Лара. – Там в лесу родник, вода первый сорт. А я пока займусь крупой...
За водой мне идти совершенно не хотелось, перед глазами стоял этот неслабый санитар леса, и представлялось мне, что он хоть хлеб с солью и жрет с рук, но при случае и от мясца не откажется. Так, для поднятия гемоглобина. Единственное, что меня утешало, так это то, что вульф этот у Ларки вроде как в дружбанах обретался, так что вряд ли ему вздумается мною подкрепиться. И вообще, может, он ручной и просто сбежал из цирка.
Хотя сейчас весна, голодуха...
Выказывать такие постыдные сомнения мне не хотелось, я сбегал за котелком, заодно оделся и разбудил Гобзикова. Лара притащила сухой куст и тюкала топориком по веткам. Когда я вернулся, костер уже горел.
Гобзиков чистил лук и рыдал.
Лара жонглировала топориком. У нее было прекрасное настроение.
– Может, шоколадки и кофе? – предложил я. – Не будем с кашеваркой возиться?
– Горячий завтрак никак нельзя пропускать, – изрек рыдающий Гобзиков. – Мама всегда так говорила...
