Подшаг, восходящий удар… Клинок соскальзывает по грамотно подставленному вкось гвардейскому палашу, и пошло… Веселья нет, какое на помойке веселье, а улыбка к физиономии Хельмута как приклеилась. Ничего, сотрем, хоть ты и посильней безголового, и поискусней. Если не Ринге, так Людигер или Фильзе… Интересно, как у тебя со шпагой? То есть не интересно. Совсем.
Палаш рубит воздух, но хочет крови, а гадливость в душе все сильнее и сильнее. Все китовники скопом или Хельмут?
Отшагнуть вбок… и еще раз, ведя родственничка меж двух шеренг. Чем больше увидят, тем лучше, но пока бой идет на равных. Выучка на выучку, скорость на скорость. Быстрее? Нет, подождем.
– Ты сносный боец, Руппи.
– Возможно.
Все противнее, все быстрее, ноздря в ноздрю, но не обгонять, пока не обгонять, пусть прыгнет первым. Шаги, свист рассекаемого воздуха, омерзение. Ничего не происходит, совсем ничего, и все равно отшагнуть влево, уходя с линии возможной атаки. Вежливая улыбка на мгновение исчезает. Ага!
– Ты, похоже, рассчитывал на этот финт?
– Не слишком. Это все-таки для провинциалов.
Опять спокоен. Ни белых глаз, ни зверского оскала и слюной не брызжет. Аккуратен и расчетлив, не раскрывается, не рискует.
Пауза, пара шагов по кругу, чуть качнувшиеся плечи китовника. «Эйнрехтский двойной крест» в голову с переводом в ноги? Так и есть! Но «правильной» защиты не будет… Уже на втором ударе бьем комбинацию встречной атакой. Простой, легко отбиваемой, только о «кресте» придется забыть.
А ведь ты разозлился! И собрался, забыв про изыски, на встречном движении просто сбить с ног ударом плеча в грудь? Обойдешься, но… стать Вальдесом можно! Можно!!!
Эх, поиграть бы с крысой, только нельзя. Надо и на завтра что-то оставить, и на послезавтра. Нельзя, тебе говорят! Ты, недобратец кесаря, соберись и успокойся! Время заканчивать, зрители на поединок уже налюбовались, приличия соблюдены.
Так, успокоиться получилось, сердце и голова приказа послушались, а вот Хельмут себя в руках держит едва-едва. Скверна рвется или просто обидно?
Родич уже не улыбается. Подгоняемый злостью, он прет вперед, как пять минут назад его приятель пер на Штурриша, только с вальдесами это бесполезно.
– Не тот противник, Хельмут!
Два жестких блока отбрасывают чужое оружие назад, а на третий раз… Вот оно! Палаш Хауфе только-только пошел вперед, а Руппи уже припал на колено, пропуская удар над головой. И в ответ – тяжелым эфесом снизу вверх, под локоть. Балладный Торстен раз за разом выхватывал вражеское оружие из ослабевшей руки, у Фельсенбурга не вышло. Удар оказался удачней, чем думалось, и палаш вывалился сам. Ладно, хлопнем клинком по плечу противника
– «Потерявший оружие теряет и все остальное», – так вроде бы говорили предки, не мыслившие себе жизни без этого самого оружия. – Все не все, но эту схватку ты проиграл.
– Эту, Фельсенбург! Всего лишь эту!
Лишь на миг побелели в дикой ярости глаза, и тут же родич-китовник стал собой прежним – сдержанным и отменно воспитанным, но сомнений не осталось. Бесноватый, самый настоящий. Могут, значит, сдерживаться, вопрос: всегда так или нет? Вбросить палаш в ножны, слегка поклониться.
– Для первого дня терпимо, но, господа, найдите завтра кого-нибудь получше. Не забудьте, нужны двое. Друзья, кому я доверил свои орешки?
Глава 8
Талиг Акона Дриксен. Зумпфвизе
400 год К.С. 19-й день Осенних Волн
1
Бергеры готовы, кавалерия будет готова выступить через пять дней, а пришпорить – так и через четыре, дело за дичью. Необходимость покончить с Залем до весны признают все, только охота на бешеных зайцев существенно отличается от медвежьей. Рассеять кадельцев легче легкого, но именно этого делать и нельзя: от сбесившейся армии, пока она в кулаке и на марше, вреда меньше, чем от сотни рассыпавшихся по всему западу шаек. Значит, нужно загнать мерзавцев в подходящее место и перебить. Будь Заль «Неистовым», его можно было бы раздразнить, только зайцы, даже хлебнувшие зелени, первыми не нападают. Почуяв опасность, они начнут метаться по провинции, а самые дошлые – разбегаться, растаскивая заразу, и кордонами тут не отделаться.
Лионель оттолкнул карту и прошелся по кабинету, влезать в заячью шкуру было тошно, из нее Фридрих – и тот казался чем-то крупным и с чистой шеей. Покойного принца зелень сделала еще самовлюбленней, дурак так и не понял, что гвардия явилась его убивать. Тихий Марге объявил себя вождем всех варитов. Толковый фок Греслау поднял знамя с китом и отправился завоевывать Марагону. Ни разу не заступившийся за друзей принц Орест стал божественным, а Заль так и остался «исполняющим приказ регента» генералом. Он даже Валмону напоследок не нагрубил, а ведь наверняка хотел! Хотел, но терпел и дотерпел аж до Западной Придды!
Устал врать, сорвался в ответ на обвинения Дарави или что-то другое? Уж слишком лихо взялись за ойленфуртцев, без подготовки такое не провернешь… И все равно Заль не бунт поднял, а устроил пакостный, впору дуксам, переворот, а до этого приютил беглых агарийцев и фельпскую бездарь. Жаль, Франческа не бросилась за Эмилем, уж она бы рассказала про Фраки все, а так придется додумывать, голову-то Заль, похоже, одолжил у гостей. Вместе с логикой и как бы не волей; тогда талигойскими остаются разве что мускулы.
Что заставит зайца сунуться в западню, и какой она должна быть, эта западня? По всему, Заль собрался закрепиться в самой мирной части Талига. Зимой это не столь уж трудно, но история с лжеприказом вот-вот всплывет, да и убийство Дарави не скроешь: теньенты-то сбежали…
Стук был неожиданным, но знакомым – Райнштайнер, и довольно-таки кстати.
– Входите, – крикнул Савиньяк, и бергер незамедлительно вошел. Оказалось, он привел Ариго, и выглядел тот, мягко говоря, странновато.
– Добрый день, Лионель, – поздоровался барон. – Нас предупредили, что ты занят, но я вправе входить к командору Горной марки, когда сочту необходимым. Я счел.
– Какая необходимость заявила о себе на этот раз? Садитесь, Ариго, рад вас видеть.
– У Германа к тебе дело, – немедленно сообщил Райнштайнер. – При необходимости его могу изложить и я.
– Я сам, – заверил «Герман» и замолчал. Савиньяк не торопил: с чем бы Ариго ни явился, пусть соберется с мыслями и успокоится. Дяде наследника прямая дорога в регентский совет, который рано или поздно соберется, и лучше, чтобы Ариго к этому времени не смотрел на Рудольфа снизу вверх, а это пять, если не десять доверительных разговоров. Жермон поймет многое, он отнюдь не глуп, просто прожил двадцать лет среди войны. Выставленному в Торку и лишенному фамильного титула гвардейцу остается или беситься, или служить, этот служил.
Отец в Жермоне Ариго не ошибся, хоть и не считал себя проницательным, вот Сильвестр, тот откровенно гордился, что видит других насквозь. Ли с Росио не раз ставили на сию уверенность и срывали банк, а кардинал так и не задумался, почему Первый Маршал напивается именно тогда, когда нужно от чего-то увильнуть или что-то скрыть, и почему бражник утром свежей подснежника.
