— Это мое последнее дело, Чарли.
Он, и глазом не моргнув, ответил:
— Скатертью дорожка, братец.
Остаток утра мы провели в сборах. Я умылся, побрился, готовясь к пути, и за это время мы с Чарли не перебросились ни единым словом.
Глава 43
Конюх встретил меня у калитки денника.
— Как он? — спросил я.
— Спал хорошо. Как себя в пути покажет, не знаю, но держится лучше, чем я ожидал. — Тут он вручил мне бутыль со спиртом и напомнил: — Дважды в день: с утра и вечером, пока спиртяга не закончится. Привязываешь коня к чему-нибудь да покрепче, капаешь из бутылки в глаз, берешь ноги в руки и отбегаешь подальше.
— Вы уже промывали ему глаз?
— Нет, и не собирался. Вчера я просто показал, как это делается. Дальше ты заботишься о коне.
Желая поскорее покончить с утренней процедурой, я откупорил бутылку и шагнул было к Жбану, однако конюх остановил меня.
— Давай ты его на улицу сначала выведешь. Я только что одну дыру заделал, не хватало мне получить и вторую.
Старичок указал на жалкую заплату из обломанных досок на стене.
Я вывел Жбана на улицу и привязал его к коновязи. Веко у него запало, а по краям пустой глазницы застыла корка крови с гноем. Влив под нее прилично спирта, я поспешил отойти подальше.
— Ииии-ги-ги! — пронзительно заржал мой конь. Он принялся брыкаться, ссаться и сраться одновременно.
— Прости, — сказал я. — Прости меня, Жбан. Прости, прости.
Когда наконец Жбан присмирел, я забрал из конюшни седло. Тут уже и Чарли вывел Шустрика.
— Готов? — спросил он.
Молча я забрался на Жбана. Спина его прогнулась еще больше, исхудавшие от усталости ноги с трудом держали вес. Голову Жбан то и дело выворачивал влево: сбитый с толку, он как-то пытался разглядеть правым глазом, что творится на слепой стороне. Я вывел его на дорогу и заставил дважды пройти по небольшому кругу.
— Жбан справляется, — заметил я.
— Рановато ему в путь, — возразил Чарли. — Сам видишь: коню отдых нужен.
Я натянул поводья, и Жбан остановился.
— Только не надо ля-ля, будто тебя заботит его здоровье.
— Плевать мне на лошадь. Я за дело боюсь.
— А! Ну конечно! Дело! И как я мог забыть о нем?! Работа же превыше всего! Давай поговорим еще о ней! До смерти могу трепаться о деле, никогда не устану!
У меня дрожали губы. Этим утром, донельзя уязвленный, раненный в самое сердце, я сорвался. Смотрел на Чарли, на то, как он восседает на добром коне. А ведь братец никогда не любил меня так, как любил его я. На старшего брата я всегда смотрел с обожанием.
Я накричал на братца, да так громко, что прохожие останавливались и, перешептываясь, недоуменно поглядывали на меня.
— Работа! Ну конечно! Работа! Как я сразу не понял! Ты о ней говоришь!
Взгляд Чарли преисполнился отвращения, и тут же меня охватил жгучий, как лихорадка, стыд. Не говоря ни слова, Чарли развернул коня и сквозь толпу поехал прочь. Когда он исчез за крытой повозкой, я направил было Жбана вслед за ним, однако животное продолжало выгибать шею, и пришлось ударить его в бока пятками. Только тогда оно перестало шагать боком.
Боль заставила коня скакать прямо, но дыхание его было прерывистым, нездоровым. Горе мне, горе. Бросить бы все: и Жбана, и дело, и Чарли, вернуться на справной лошади за золотом в подвале Мейфилда и начать новую жизнь с бухгалтершей или без нее, отличную от той, что веду я сейчас. Обрести мир и покой, когда все просто и понятно. Такая у меня заветная мечта… А я и пальцем не пошевелю, дабы осуществить ее.
Жбан, хрипя, так и несся вперед, пока мы не нагнали Чарли на берегу. Поравнявшись с братцем, я вместе с ним направился к паромному причалу. На пути нам попалась туша лошади — той, которая погибла, вытаскивая пароход на берег. Кто-то успел содрать с нее порядочный кусок шкуры. Мясо — то немногое, что осталось — почти расклевали вороны да чайки. Ветер засыпал песком посеревшую клейкую плоть, облепленную мухами. Я чуял: надо мной стоит дух Сан-Франциско и смотрит, но обернуться я не посмел. Город пришелся мне не по вкусу.
Глава 44
Паром — старенький колесный пароход — назывался «Старик Одиссей». В самом носу его расположился загон для скотины: кони, свиньи, овцы — всех везли здесь. Чарли, как только привязал Шустрика, удалился. Я не пошел вслед за ним, решив побыть со Жбаном, утешить его ласковым словом, потрепать по морде. Просто согреть теплотой своей близости. Раньше бы так. Поначалу я думал остаться с Жбаном на все восемь часов, что длится переправа, однако паром качало нещадно, и когда свиней — почему-то только их — начало тошнить, я поднялся наверх к свежему воздуху. Чарли я не нашел, да и плаванье целиком выдалось без происшествий. Разве что за исключением одного момента: я спросил у одной дамы, не найдется ли у нее свободной минутки. Окинув меня с головы до пят оценивающим взглядом, она ответила:
— Для вас нет.
Когда мы приближались к берегу Сакраменто, я купил у одного слепца немного рыхлых яблочек и скормил их Жбану. Близился вечер. Ноги у моего коня тряслись.
Сойдя на берег, мы с Чарли сразу поспешили покинуть пределы порта и города и направились прямиком в лес. Густой, состоящий почти из одних только дубов, он был окутан туманом. Стоило немалых трудов ориентироваться в нем.
Ехали медленно, молча, и от этого неспешность тяготила меня еще больше. Ну нет, первым заговаривать не стану. Наконец Чарли не выдержал.
— Пора бы обсудить то, как мы поступим с Вармом.
— Ну давай, — ответил я. — Обсудим ангелочков.
— Отлично. Во-первых, чего бы от нас потребовал наш работодатель?
— Морриса убить быстро и милосердно. У Варма для начала изъять формулу, а после его тоже убить, только медленно.
— Что нам делать с формулой?
— Передать Командору.
— А он как с ней поступит?
— Объявит себя автором открытия, обретя еще больше денег и завистников.
— Отсюда резонный вопрос: с какой стати мы исполняем его задумку?
— Собственно, к этому я и веду.
— Сперва, Эли, ответь на мой вопрос.
И я сказал:
— Командор платит за работу, а ты к тому же преклоняешься перед наделенными властью людьми. Мечтаешь однажды сам попробовать ее на вкус, эту власть.
Лицо у Чарли вытянулось. Да, братец, я догадливый и все подмечаю.
— Ладно, — признал он, — допустим, это правда. Есть ли смысл вручать Командору еще больше власти? Все-таки формула не игрушки.
— Ты прав, это неразумно.
