Относящийся привстал с каменного насеста с углублениями для кончиков крыльев и, расправив спину, прошелся по верхнему залу галереи Дворца Забвения. Висящее перед насестом объемное изображение записи Первого Боя потускнело, архив на кристалле, поставленный на паузу с пятисекундной задержкой, погрузился в спящий режим сокрытия. Кристалл был очень древним, он хранился здесь под печатью «Не существует» почти с самого момента великого изгнания. Печать «Не существует» не позволяла не только копировать хранящуюся на кристалле информацию, но и просматривать ее, если только малая Аала всех четырех трапеций специальным наложением не давала одному из древнейших с высоким уровнем доверия беспрецедентное право. На кристалле хранилась исчерпывающая информация по теме Черного Стража. Ищущий добрался до планеты, бывшей тогда центром ареала и Первым Миром Могущественных в системе Изгнания, пребывая в депрессивной прострации. Его так и не смогли вернуть к активному восприятию мира. Фиолетовые забрали его себе. Но он не стал последним, кого коснулась десница Стража. Еще пять экспедиций пропали бесследно в скоплениях рукава Персея… Относящийся вернулся на насест, и кристалл, чувствуя присутствие Могущественного, вновь развернул перед ним древние записи. Вот объемная карта с отметками последних сообщений, дошедших от эскадр. Каждая последующая встреча со Стражем, если сравнивать ее с предыдущей, происходила ровно в половине расстояния от Мира Изгнания. Понимание неизбежной катастрофы подтолкнуло тогда старейших к прекращению активного поиска новых населенных миров, отзыву всех тридцати пяти эскадр к центральной планете и подготовке к встрече с неизвестным нечто.
Объект однозначно не был естественным проявлением стихии, но он не был и боевым кораблем, то есть вооруженным и защищенным транспортным средством, командование и управление которым выполняется тем или иным видом мыслящих существ. Он не имел классической компоновки, не имел двигателей, не имел каких-либо явных конструктивных узлов. Зеленая Аала настаивала на немедленной эвакуации архоида, но осталась в меньшинстве. Во-первых, у них тогда просто не было необходимого количества ресурсов. Во-вторых, архоиду в период фетального развития ничто не угрожало, даже взрыв сверхновой внутри самой системы не смог бы причинить ему никакого вреда. А в-третьих, что это меняло? Никто не мог даже предположить, на какое расстояние нужно было бы перемещать планету для гарантированного обеспечения безопасности… Желтая трапеция предложила разделить ключевые миры, мир Власти трапеций и Первый мир перенести ближе к центру галактики, при этом разместить их друг от друга на расстоянии одного крыла. Мир Изгнания оставить в покое, не привлекая к нему излишнего внимания, посещая его только в верхней точке цикла, когда нужно было принять новое поколение. Фиолетовые настаивали на попытке установления контакта с объектом, который если и не предотвратит дальнейшую агрессию, то хотя бы прояснит ее мотивацию. Алые отвергли все предложения и настояли на том, что враг должен быть уничтожен, и чем скорее, тем лучше. Ибо само наличие этого врага никогда не позволит Могущественным спокойно распространять свою миссию на всю галактику… Много позже описываемых на кристалле событий, освоив и отработав на тысячах миров проникающие технологии исследования и проанализировав по косвенным признакам характеристики объекта, Фиолетовые выдвинули гипотезу о структуре зеркал точки сингулярности и о пространственно-временном резонансе, частично объясняющую этот феномен. Однако признавать ошибки было поздно, да и вредно, так, по крайней мере, сочли мудрейшие всех четырех трапеций власти…
В самом дальнем от Относящегося углу большого зала дворца, со стороны раструба, соединяющего уровни, послышался шелест крыльев поднимающегося вверх Хранителя. Время, отведенное на присутствие, истекало. Относящийся еще раз вернулся к записи Первого Боя. Странно, что нигде в заветах и комментариях не отражен тот факт, что Страж никогда первым, а точнее, вообще никогда не применял оружия. Ведь очевидно было, что он его просто не имел.
Наложение позволяло Относящемуся прикоснуться и к архиву с документами о Великом Разгроме. Но это он решил отложить на пару оборотов, хотелось немного поразмышлять о познанном, тем более что в течение двадцати оборотов, выделенных Аалой на принятие решения, ему предписывалось оставаться в одиночестве. Хранитель остановился в десяти шагах от Относящегося в позе вежливого ожидания. Могущественный свернул трехмерную картинку архива и, сложив кончики крыльев в знаке малой признательности, отошел от насеста к открытому балкону с низким парапетом, выходящему в сторону кипящей реки. Два мощных взмаха крыльями подбросили его метров на пять вверх. Развернувшись над парапетом, он вылетел из Дворца Забвения и, планируя над невысокими сопками, перешел в горизонтальный полет на север от дворца.
* * *
На что это было похоже? Наверное, ни на что. Может быть, на работу биологов в герметичном автоклаве с просунутыми внутрь рукавами перчаток из толстой, но гибкой, армированной волокнами резины? Да пожалуй, нет. Если кто-то из вас помнит, как учился ездить на велосипеде, то наверняка не забыл, что самое простое – это медленно катиться вниз, не трогая педалей, и с трудом удерживать равновесие, намертво вцепившись в руль онемевшими пальцами. Вот именно равновесие пытался удержать Хоаххин, постоянно соскальзывая во времени, от ровного течения которого он успел отвыкнуть. «Сфера» то проваливалась в прошлое, то подпрыгивала в будущее, и от этого мельтешения его мутило. Еще все это можно было сравнить с попытками начинающего пловца удержаться на поверхности океана в легкое волнение. Который, отплевываясь, с ужасом наблюдает за приближением очередного пенистого гребня, а затем кувыркается в накатившей волне, обреченно понимая, что она тащит его вдаль от берега, подставляя под новый удар водяной стены.
Первый же прыжок выбросил Хоаххина к «родным берегам», сквозь тонкую пленку натянутого пространства он увидел орбитальную крепость, разукрашенную сине-красными полосками вперемешку с белыми звездочками. Давно забытое чувство близости дома подняло в нем такую волну эмоций, что он тут же попытался хоть как-то заявить о своем присутствии. Словно плывущий на обломках мачты несчастный рыбак, завидевший перед собой высокий борт сухогруза, Хоаххин начал биться в истерике, а единственное, что пришло ему в голову, была старая добрая морзянка, уроки которой он усвоил, еще будучи послушником Храма Веры. Но волна отхлынула с осознанием того, что не за этим он прошел такой длинный путь, да и незачем пугать своими маневрами дремлющих в крепости американцев. У него не было времени на суету, у него вообще не было времени, потому что он был вне этой белой реки, а значит, в его распоряжении была целая вечность. Причем не просто вечность в понимании одного направления этого вектора. В его распоряжении была Вся Вечность без начала и конца.
Как говорил профессор наа Ранк, если перед вами стоит стена неразрешимой задачи, не нужно кидаться на нее и биться о ее непреодолимую твердь своими мягкими мозгами. Сначала нащупайте в этой стене отдельные камни и тонкие щели между этими камнями. Потом найдите самую широкую щель и осторожно попытайтесь пальцами эксперимента выковыривать из нее факты. Потом постарайтесь раскачать самый маленький камень непонятного, расширяя и расширяя щели вокруг него. Только терпение и беззаветный труд тысяч дают однажды одному, самому прозорливому право вынырнуть из ванны и заорать «эврика», а другому, не менее искушенному, пусть и прижатому «общественным» мнением к стенке, заявить: «И все-таки она вертится». Поэтому Хоаххин, ныряя и отплевываясь, отгребая и опять ныряя, решил начать с самого простого. Отогнать Могущественных от колыбели человечества, от матушки Земли, и отогнать так, чтобы у них долго не возникало желания двигать границы своего влияния в этом направлении. Хоаххин окружал систему своей заботой, как «стеной невмешательства». Он точно знал, как это важно сделать, пока еще теплокровные не доели останки пресмыкающихся, пока растительность не насытила атмосферу кислородом и первая дубинка с треском не опустилась на голову саблезубого тигра.
