Поддаюсь, разбивая её губы в кровь, за то, что посмела поцеловать другого. Поддаюсь, вспарывая кожу когтями, за то, что позволила другому ласкать себя. Поддаюсь, вырывая волосы, которые наматывал на свою руку не только я. Поддаюсь, достав её гнилое сердце из груди, посмевшее забиться для другого мужчины. Убиваю её каждый раз, подыхая рядом с её трупом, пока изображение снова не тает серой дымкой, и мне хочется смеяться ему вслед громко, с надрывом, танцуя над нашей могилой. Потому что здесь и сейчас вместе со мной сдохла та, которая когда-то возродила меня. Возможно, её никогда и не было. Растаяла тонким шлейфом иллюзий, оставив после себя лишь пепелище смутных воспоминаний, понимания, что борьба продолжается и нет смысла ждать её следующего появления в моей жизни.
Нет смысла задавать вопрос, ответ на который я уже знал. Последние остатки гордости, безжалостно растоптанные ею, продолжают сжигать заживо уже новое тело. Тело, возрождавшееся. Тело, к которому я привык за тысячи лет. Без души и сердца. Как и двадцать лет назад. И словно ледяной водой по нервам, замораживая их, лишая чувствительности, а значит – и возможности ощущать собственную смерть после каждой из этих постановок Алерикса.
При каждом воспоминании о нём жестокая ярость каменным молотом обрушивается на сознание. Ярость на него и на себя, на то, что как ни пытался, так и не смог понять, почему… какого дьявола факт предательства Лии меркнет по сравнению с тем, что она спала с ним? Почему больше угнетают воспоминания о ней в объятиях другого мужчины, чем крах планов, которые я строил не один десяток лет? Почему, будь я проклят, миллионы потраченных денег кажутся пылью на фоне её измены, чем бы она ни была вызвана?
Если бы только я знал, что он принудил её, что взял силой… Лучше ненавидеть себя, чем того, кого любишь. Но я видел его глазами её улыбку и затуманенные глаза, слышал стоны, которые слышал он сам…мерзавец позволил мне ощутить, как сжимала она его в спазмах оргазма. И я презирал себя именно за то, что знал: простил бы этой суке всё, кроме измены.
«Сладкая… такая сладкая, Нейл… Пожалуй, я не казню тебя на месте именно за этот твой подарок».
Можно подумать, он бы смог сделать это в любом случае. Я знал, что максимум, что мне грозило, – это ссылка в Мёртвые земли. И пусть для остальных подобное наказание приравнивалось к медленной и мучительной смерти, я с нетерпением ждал собственного этапирования под купол. Больше того – предвкушал этот момент. То, что для некоторых означает смерть, для других становится главной точкой взлёта.
Алерикс сильно просчитался, выбрав не тот момент, чтобы явиться в камеру. Он ожидал увидеть моё отчаяние, мои страдания и безысходность, только не учёл, что переживания бесконечны только для тех, кто любит страдать. Я же всегда предпочитал причинять боль другим, чем смаковать её сам. Нельзя заставить кого-то изо дня в день хоронить одни и те же эмоции и мысли и надеяться, что они останутся прежними. Похороненные некогда чувства иногда восстают из могил, подобно мертвецам. Но и подобно мертвецам, от них слишком воняет тухлятиной, чтобы поддаваться вновь и вновь эйфории боли. Так что император был слишком разочарован тем, что я даже не попытался наброситься на него в порыве ярости. Остается только надеяться, он не забыл, что не в моих правилах разочаровывать своих врагов. Вот только их желания я предпочитаю исполнять с небольшой корректировкой на свои собственные.
Дня суда я ждал ещё до объявления о нём императором, зная, что у него яиц не хватит устроить показательную казнь Верховного консула без проведенного хотя бы на бумаге следствия. Только не в том случае, когда его зовут Нейл Мортифер, и за ним стоит едва ли не половина всех местных аристократов, которые если и не будут громко возражать против моей смерти, то впоследствии с охотой перекроют Алериксу доступ к своим богатствам. Нельзя ударом ноги ломать ножки стула, на котором сидишь, и не ожидать падения. И наш правитель понимал это, как никто другой.
– Господин, – страж распахнул массивную верь, склонив голову и не глядя в глаза, – пора.
Я молча встал со стула, следуя за ним в коридор, где ожидали ещё трое закованных в стальные одежды Деусов, которые точно так же упорно избегали встречаться глазами со мной. Обсидиан перестал глушить способности, и я с маниакальным удовольствием вдыхал отголоски страха Низших, стараясь насытиться перед заседанием.
Мы поднимались из тюрьмы по крутой лестнице с каменными ступенями, оставляя за спинами тёмный подвал с запахами сырости и отчаяния. И если кто-то не знает, как воняет отчаяние, то пусть воскресит в памяти свое самое тайное воспоминание, то, которое прятал глубоко внутри, стараясь не вынимать из груди вместе с кусочками сердца. То единственное воспоминание, от которого щиплет глаза даже у сильных мужчин… от слишком резкого смрада отчаяния.
Прошла целая вечность, прежде чем мы вышли к площади возле дворца. Ублюдок решил устроить прилюдное показательное выступление Судейского совета вместо тихого заседания за закрытыми дверями в присутствии представителей именитых родов. Площадь, на которой так часто проводили казни и никогда – слушания.
Алерикс любил рассматривать на рассвете тела недругов, практически обескровленные, разодранные на ошмётки и подвешенные к высоким мраморным столбам.
– Место, которого удостоится не каждый, Нейл, – взирать на окна дворца без опасения за свою дальнейшую судьбу.
– Сильно сомневаюсь, что сейчас хотя бы одна из этих туш думает о мрачном великолепии твоего дворца, Лер.
– Не важно, что думают они, племянник. Важно то, что я не оставил им другого выбора.
Что же, на этот раз Алериксу придется смириться, что ему не предоставят выбора. Каким бы могущественным и сильным ни был монарх, без должной поддержки он не более чем очередная мишень для врагов. Именно поэтому любому правителю нужны те, кто будет стоять позади него. Те, кто будет прикрывать его спину… или первым вонзит в неё нож. И то, какое действие предпримут союзники, в первую очередь зависит от того, кто стоит перед ними. Пусть не доверяя, но принимая правила игры.
И сейчас те, кто поддерживал Алерикса Мортифера, были теми, кто склонял голову перед его отцом и именем рода. Теми, кто немало преимуществ получил в свое время от моего отца и меня, и никто не говорит о том, что они согласны променять свою безопасность на желания императора. Нет, я знал, что им плевать на меня, они просто не могут позволить Алериксу диктовать свои условия. Позволить ему выносить личные приговоры сегодня означает уже завтра бояться за собственные жизни.
Они стояли в центре на помосте в форме полукруга, гордые и исполненные почтительной важности, Высшие Деусы, призванные прочитать приговор, вынесенный не ими. Шесть фигур, облачённые в длинные, с виду ритуальные рясы с нашивками в виде ладони с пальцами одинаковой длины. Своеобразный символ справедливости на Едином Континенте. Заблуждение, о котором многие предпочитают не думать. Справедливость не бывает одна на всех, она возможна лишь между людьми с одинаковыми мыслями, взглядами и положением. Для всех остальных это уже не справедливость, а навязанная воля.
