Одновременно обновила айфон и впервые дала котику новое лекарство, и это оказалось большой ошибкой. Сидишь с двумя любимыми существами на руках и с ужасом прикидываешь, кто быстрей сдохнет, а они икают, дёргаются и зависают. Вроде оба продышались, но больше так не надо.
И кажется, оба меня теперь ненавидят.
Завтра у нас пост, нельзя ничего, даже Интернет, можно только горевать о своих несовершенствах и молиться. Собираюсь сидеть на берегу — самое близкое к Богу место в этом городе, — и просить, чтобы в Книгу Жизни на следующий год меня записали с +1.
Город приготовился к Судному дню: продавец дури, стоящий в начале Алленби, вместо растянутой майки и малиновых трусов переоделся в белое — шортики, футболка, кипа и косяк толщиной в палец. Мясник, обещавший Диме коровью шкуру и продинамивший, в качестве извинения подарил ему говяжьих колбасок. Сейчас принято просить прощения, и я, конечно, тоже прошу — абсолютно за всё.
* * *
Кончился очередной еврейский год, я подумала, нужно понять что-нибудь о результатах, хотя сейчас ещё очень плотное время — не зимнее новогоднее безмолвие, когда всё действительно отчётливо завершается. Но мне важно успеть с промежуточными итогами теперь, пока кот ещё со мной, насчёт зимы я уже не уверена, так что пусть у меня будет хороший год, когда все живы.
Из дурного — всё, что я не хотела, но должна была узнать о старости, о медленном уходе и угасании, — мне приходится видеть сейчас. С февраля в жизни присутствует фоновое отчаяние, я десять лет не теряла никого ценного, а тут это происходит изо дня в день, кот меня покидает, и я ничего не могу, только наблюдать — за ним и за своим гореванием, которое меняет форму и с которым вынуждена быть. Потом обязательно напишу, как в нём живётся, как оно локализуется и оттеняет остальную жизнь и какая там следующая фаза за отрицанием, но сейчас я пока о ней ничего не знаю. Это будет хороший текст, чисто выступление на конференции TED — я в чёрной водолазке, и все плачут, а жизнь торжествует.
Но сейчас-то о счастье — и как же так, спросите вы, как же так, Веничка, отчего же год сладкий — или ты извращенец, или чего-то не договариваешь.
Во-первых, оказалось, что горе, которым не упиваешься, неплохо исполняет жизнеобразующую функцию.
Во множестве разновидностей скорби человек умудряется найти пространство для самолюбования. Картины «Я и Горе» бывают разными: прекрасный я и несчастная любовь, стойкий я и болезнь, преданный я и беда близкого. В совершенно искреннем страдании существует небольшое зеркало, где краем глаза отмечаешь себя, красивого, в чёрном. Достаточно часто, если человек мелок и слаб, он выбирает зеркало во всю стену, чтобы придать себе больше значимости, — обычно оно с прямой трансляцией в Интернет. Именно так образуются несчастные «навеки» влюблённые, жертвенные жёны наркоманов, ноющие больные, которым все должны, и прочие неподдельно бедствующие персонажи, посвятившие жизнь горю.
Если мучения — не ваш выбор, а страдание всё длится и длится, может произойти странная штука. Однажды кончаются силы на переживание. Подозреваю, это какая-то химия, связанная с адреналином или ещё чем. Недовольство прежде было размазано по жизни тонким слоем: немного тоски там, раздражение тут, здесь тревога. В беде на это просто нет сил, остаётся такой тоненький поток лавы, который прожёг себе путь и течёт — но вокруг-то поля цветов. По сравнению с ним какой-то быт, какие-то проблемы — это настолько безопасно, что даже мило. Здесь у тебя огонь, и от этого остальная жизнь особенно нежна, добра и прекрасна. Самое большое счастье, самая сильная любовь расцветают поблизости, очищенные от рефлексии, жалоб и капризов. Радости, вроде вкуса манго, красивых мужчин, чувственных удовольствий, моря и нового айпада, остры, как в первый день творения (что-то же было в раю вместо айпадов). Неприятности вообще не очень понятны как идея. Дима, ходивший расчищать завалы от упавшего во дворе дерева, вернулся несколько белый: ствол и ветки, общим весом под тонну, рухнули там, где я набираю воду для цветов, и в то время, когда я обычно занимаюсь садиком. Но мне просто нечем испугаться: я жива, котик жив, счёт в банке по-прежнему в плюсе — где тут пространство для беспокойства?
И сейчас я обозреваю ландшафт, и вот она, река, и вот жизнь по берегам. По пояс в лаве долго не просидишь, поэтому я выбрала быть на чудесной земле, на красивых холмах. Я у моря, в городе, который люблю, с людьми, которые делают меня счастливой. Каждый день со мной любящие: кот, Дима, несколько друзей здесь и в Сети, семья — мой круг тепла и заботы. Чуть дальше те, кто думает обо мне, читает, отдавая энергию эмоций и внимания.
Каждому из них я благодарна, я больше не чувствую себя мёртвой куклой, как в последние несколько лет — потому что знаю о смерти и вижу по-настоящему живых.
Во многом это свойство места — земля здесь полна чистой и ясной силы, которая входит в человека вместе с солнцем, водой, хлебом и поцелуями.
Но во многом это история принятия. Я часто думала об этом и теперь готова рассказать.
Ещё в июле на встрече с читателями меня спросили: «Вы счастливы?» — и я возмущённо ответила: «Как вы могли подумать?!» Счастье — это же дьявольская ловушка. Только скажи: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно», — и ты умер. Потому что всё хорошо, двигаться не надо, перестаёшь развиваться, а значит, начинаешь гнить на месте. Так что я — нет, не счастлива и не собираюсь, мне ещё роман заканчивать.
Говорила я это, хихикая и, как водится на публичных выступлениях, ни секунды не размышляя.
Но потом всё возвращалась к вопросу — глядя на Москву с шестнадцатого этажа арбатской высотки, разрезая пончик с заварным кремом в грузинском ресторане, обнимая кота уже дома, вымазываясь переспелым манго, идя по линии прибоя в сторону Яффо. Каждый раз во мне звучал мой собственный дрожащий голосок: «Ты что?! А кот? А деньги кончатся? А книжный бизнес накрывается? А как же развитие?!»
Но, понимаете ли, та самая лава сама всё разграничила и обозначила ценности, а заодно и решила вопрос с романом. Тексты прекрасно растут из счастья, не только из истерик и тоски. На такой почве силы в них гораздо больше, а страсть никуда не делась, вон для неё сколько огня — какое здесь солнце, какая боль, какая любовь, вы бы знали. Эгоизма только меньше и тревоги о собственной значимости, это да.
И нет, счастье — это не признак глупости или «необследованности». Это знак свободы, очищенной от иллюзий, и знак существования ценностей и целей бо`льших, чем вы сами. И храбрости: разрешить себе признать то, что имеешь, достойным и важным.
Ещё один важный итог года связан с Тель-Авивом.
Не любить город, в котором живёшь, — неуважение по отношению к городу. Жить в городе, который не любишь, — неуважение по отношению к самому себе. Ровно то же можно сказать и о людях, с которым близок.
Я, впрочем, долго крутила эти фразы, подбирая максимально точное слово — «подлость», «предательство», «низость»? Слишком громко. «Глупость»? Не совсем то. Выбранное в итоге «неуважение» не содержит необходимой доли тоски, которая сопутствует такого рода состоянию. Существование в нелюбви где-то или с кем-то отжирает огромное количество ресурса и жизненной радости. Всё вымученное «вроде бы нормально» рушится, когда удаётся познать другой способ жить — в любви. Поэтому постарайтесь не быть грустными свиньями по отношению к месту, к людям, к себе.
