Молодая женщина подожгла бензозаправочный шланг после того, как ей не дали сигарету на заправке: «Я была под воздействием алкоголя, но я мирный человек и хочу со всеми ладить».
Садовник, подрезавший ветви, застрял на дереве и не смог с него спуститься самостоятельно.
(Насчёт последнего думаю, что он был котик. Или внизу стояла женщина, которая хотела с ним поладить.)
* * *
Саша Гаврилов из тех уникальных людей, которые умеют одновременно смотреть, думать и говорить, а не как я, что-нибудь одно. Поэтому едва мы вошли на территорию тату-феста, он сказал примерно следующее: «Когда в обществе с низким уровнем агрессии люди пытаются её демонстрировать, получается вот так». Только он, конечно, выразился красивей и точней, но я не смогу повторить, потому что запоминать — это уже четвёртое дело.
Почти с порога мы натолкнулись на лоток с брутальными колечками, где среди прочего лежал перстень в виде черепа Микки-Мауса. Я сразу решила, что на сегодня мы увидели всё, но это была самонадеянность. Лавируя между красивыми татуированными людьми, мы выбрались во внутренний дворик, где происходило шоу с подвешиванием.
И тут я в очередной раз отметила разницу: в Москве обычно подвешивают (связывают, прибивают и т. п.) хорошеньких женщин, здесь же никакой половой, возрастной и эстетической дискриминации не наблюдалось — звездой шоу мог стать любой.
Сначала это был трогательный взволнованный юноша, который возносился, как ангел. Вознёсшись, он первым делом сделал селфи. И всё же он трепетал, было видно, что ему весело и упоительно жутко, даже спускался на минуточку поблевать, но потом самостоятельно вернулся на крюки.
Сослепу я заявила, что у человека, руководившего процедурой, «просто русское лицо», и Саша отметил мои сложные отношения с российской действительностью, потому что при ближайшем рассмотрении на ведущем обнаружились не только пирсинг и тоннели, но и вживлённые под кожу лба рожки.
Тем временем центрального персонажа заменили. Оба героя не были похожи на мазохистов — спины чистые, без шрамов.
— Ну да, — сказал незнакомый парень, — клиенты из толпы, подвеситься стоит шестьсот шекелей.
Они. За это. Платят.
Третьим стал русскоязычный дядька, пришедший с дочерью.
Я поняла, что заголовки для жёлтой прессы иногда не нужно придумывать: «Милая девушка в белом платье подвешивает своего отца». Ну да, всё так. Не удивлюсь, если это подарок ему на день рождения.
Трепетом здесь и не пахло, он же из России. Сигаретка, водичка — и уже, в общем, нормально.
А Саша сказал, что вот это всё, собственно, — череп Микки-Мауса как он есть.
* * *
На светофоре глубоко задумалась о том, как сказать на иврите: «Покойся с миром», и прошла на красный. Было бы смешно попасть под машину с этой мыслью, так и не узнав, как это будет во множественном числе мужского рода.
На улице Шенкин вдруг охватило острое чувство покоя, уюта и радости, даже приостановилась разобраться. Ничего не было на этом дождливом углу возле парка, кроме густого запаха травы. Мирный тель-авивский дух, лишённый здесь тревожной криминальной составляющей. Дом, суббота, отдых.
Полтора года назад привезла в Москву из турпоездки в Тель-Авив полупустую пачку ментолового «Винстона», который курил мой друг. Он ушёл чуть раньше, забыв её на столике в кафе, а я забрала. Всё это время хранила и, только переезжая, отдала подруге — у неё как раз кончились сигареты. Но до того мне была нужна вещественная связь с городом, с его теплом, чтобы потом вернуться. Я бы взяла камешек с берега, но здесь только песок.
* * *
С тех пор как убегал гулять, котик мой очень болен, спасается только капельницами, и я не могу говорить ни о чём другом. Недавно в Фейсбуке прочитала примерно такое: «Есть у меня в ленте двое, талантливые литераторы и чувственные люди, он всё время пишет о своей собаке, она о коте, каждый день». И это вроде как печально.
Объяснять, конечно, не нужно никому, кроме себя. Для меня это вот почему.
Любовь светится за какими-то стенами (вообще я вижу её внутри некрасивого шара довольно глупого лиловато-розового цвета, не знаю, как резина, из которой грелки делают), и к ней ведут разные двери. За этой любили меня, за той я любила, там любовь проросла через время, а вот взаимно с самого начала как-то не приходилось. Но котик пришёл и открыл как раз ту, что сразу распахивается на обе створки. И случилось это самое, когда «сквозь наши горячие руки бил любви равнодушный ток», цепь наконец-то замкнулась, и всё стало правильно. Это, разумеется, не по-настоящему. У нормальных, разумеется, иначе. Но у меня получилось так. И когда он умрёт, меня отключат от равнодушного тока взаимной всепроникающей любви.
Что же касается жизни, в которой из любви только животное, то она богаче многих — тех, что совсем без любви. Однажды я уже думала об этом: неважно, кому ты отдаёшь своё сердце — человеку, коту или собаке, боль будет одинаковая и радость тоже. Только кошачья любовь останется с тобой до конца своих дней, а обычная человеческая — до появления сисястой блондинки, лишнего веса, старости или ещё каких обстоятельств.
И последнее. Однажды ко всякой любви — между человеком и кем угодно, котом или другим человеком, — приходят и говорят: «Отдай». Нет, приходит не смерть, с ней не поспоришь. Приходит жизнь и говорит: «Отдай, тебе же неудобно. Смотри, твоя любовь постарела; смотри, ей теперь нужна капельница через день; смотри, ты должен постараться, чтобы её сохранить, — обстоятельства переменились, нужны деньги, придётся шевелиться, от чего-то отказаться или ещё там что. Может, ну его?»
Поразительно, сколько людей, уверенных в своём благородстве, соглашаются. Потому что очень устаёшь. Потому что есть варианты полегче. Потому что хочется разнообразия. Потому что этот проклятый ток любви выжигает схемы. И, да, приедается. Наверняка где-то есть новый объект, с которым всё будет сильней, чище и легче. А эта привязанность, в общем, уже не свежа и несовершенна. И разумеется, не настоящая любовь.
И тут было бы соблазнительно сказать, что потом они раскаиваются и очень страдают. На самом деле ничего особенного. Ну останешься с обрубком души, там, где спилил живую ветку, немного покапает сок, а потом рана затянется. На этом месте никогда ничего не вырастет, но наверняка вылезет на другом. Немножечко предал и продал то живое, что у тебя было, но это даже не грех. Просто у тебя больше этого нет.
Можно отказаться от любого, прежде любимого. Вот только мне это не подходит — пока решаю я, а не смерть.
В ведьминском деле существует понятие «фамильяр». Если говорить приблизительно, ведьма не может совершать магические действия над собой без выгорания, поэтому она отщепляет кусочек своей души, помещает в животное и таким образом получает возможность околдовывать себя сама. Некоторые из нас тоже делятся душой с животным, чтобы создавать себе неодиночество и любовь.
