Особенно я люблю наблюдать, как Марк Аврелий сражается со своим перфекционизмом, чтобы вернуться к литературному труду, несмотря на результат. «Знаешь ли, друг, – пишет он, – ты делай-ка то, чего от тебя сейчас требует природа. Устремляйся, если дается, и не гляди кругом, знают ли. И на Платоново государство не надейся, довольствуйся, если самую малость продвинется. И когда хоть такое получится – за малое не почитай»
[10].
Только не говорите мне, что я единственная, кого трогает и восхищает то, как этот легендарный римский философ и мыслитель убеждает себя, что это нормально, если он не Платон.
Да, Марк, это совершенно нормально!
Только продолжай работать.
Просто делая что-то – что угодно! – вы можете нечаянно сотворить нечто величественное, вечное или значительное (как в конечном итоге вышло у Марка Аврелия с его «Размышлениями»). Но этого может и не случиться. Если же ваше призвание в том, чтобы что-то делать, вам все равно обязательно нужно продолжать, чтобы максимально реализовать свой творческий потенциал, а еще для того, чтобы с ума не сойти. В конце концов, творческий склад ума – это что-то вроде овчарки дома: с ней нужно много работать, если не хотите, чтобы она натворила бед. Занимайте свой ум, давайте ему работу, а не то он начнет сам себя загружать, и вам может не понравиться, чем он займется (сгрызет диван, пророет дыру в паркете в гостиной, укусит почтальона и тому подобное). У меня годы ушли на то, чтобы разобраться, зато теперь я знаю точно: если я не создаю что-то активно, то, скорее всего, активно что-то разрушаю (себя, отношения, собственный душевный покой).
Я твердо верю, что нам всем в жизни нужно найти какое-то дело, которое помешает нам грызть диван. Можно делать это профессией или нет – неважно, каждому необходимо занятие вне повседневности, которое выводило бы нас за пределы наших установленных и ограничивающих социальных ролей (матери, служащего, соседки, брата, босса и так далее).
Мы все нуждаемся в чем-то, что поможет на время забыть себя – мгновенно забыть про свой возраст, пол, социально-экономическое положение, забыть о своих обязанностях, неудачах, потерях и проигрышах. Нам необходимо, чтобы какое-то дело унесло в такие дали, увлекло до того, чтобы мы забывали поесть, сходить в туалет, постричь газон, забывали о ненависти к врагам и даже о собственных комплексах. Кому-то в этом помогает молитва, кому-то социальное служение, секс или физические упражнения, алкоголь или наркотики (правда, с ужасающими последствиями), но и творческая жизнь также способна помочь. Может, именно в том и заключается главная благодать творчества: полностью поглощая наше внимание, оно позволяет нам на краткий, но дивный отрезок времени забыть обо всем, сбросить тяжкий груз. И главное: когда творческое путешествие подходит к концу, у вас остается сувенир – дело ваших рук, он всегда будет напоминать вам о краткой, но преображающей встрече с вдохновением.
Вот что для меня мои книги: память о путешествиях, в которых мне (о счастье!) удавалось ненадолго удрать от самой себя.
Стойкий стереотип гласит, что творчество сводит людей с ума. Я не согласна: можно сойти с ума от невозможности творить. «Когда вы рождаете это в себе, то, что вы имеете в себе, спасет вас. Если вы не имеете в себе, то, чего вы не имеете в себе, умертвит вас» (Евангелие от Фомы). Так рождайте же то, что внутри вас, и неважно, добьетесь вы успеха или нет. Делайте это, и неважно, окажется конечный продукт (ваш сувенир) золотом или черепком. Делайте это, независимо от любви или ненависти критиков, и даже если критики о вас слыхом не слыхивали, а может, никогда и не услышат. Делайте это, нравится это людям вокруг или не нравится.
Вы не должны создавать совершенство и не обязаны быть Платоном.
Главное в этом – порыв, и опыт, и загадка, так что за дело!
А если на вас вдруг неожиданно упадет признание, пусть застанет вас по уши в работе.
В работе и здравом рассудке.
Никто о вас не думает
Давным-давно, в годы полной сомнений молодости, я встретила умную, независимую, талантливую и интересную женщину лет семидесяти пяти, и она поделилась со мной потрясающей житейской мудростью.
Она сказала: «Лет в двадцать – тридцать мы изо всех сил стараемся стать совершенными, потому что нам очень важно, что подумают о нас люди. После пятидесяти, наконец, мы чувствуем себя свободнее, решив, что нам неважно, кто там что о нас думает. Но освободиться полностью не удастся, пока не исполнится шестьдесят и даже семьдесят, когда осознаешь наконец раскрепощающую истину – никто о вас не думал и не думает вообще».
Не думали. Не думают. Никогда не будут думать.
Люди думают прежде всего о самих себе. Их не волнует, что ты делаешь и хорошо ли ты это делаешь, им просто некогда об этом беспокоиться. Они поглощены собственными переживаниями. Вы можете на миг привлечь к себе их внимание (например, добившись громкого публичного успеха или потерпев такое же громкое поражение), но очень скоро они отвлекутся на то, что им интересно всегда – на самих себя. Хотя сначала может показаться, будто это ужасно и печально, что никому до вас нет дела, но это принесет еще и освобождение. Вы свободны, потому что все кругом слишком заняты собой.
Так, значит, можно делать, что хочешь.
Можно быть, кем захочешь.
Пробуйте то, что вам нравится, что вдохновляет.
Творите и созидайте, что пожелаете, и пусть ваши произведения будут вопиюще несовершенными, ведь с очень большой долей вероятности этого никто даже не заметит.
И это просто шикарно.
Важнее сделать до конца, чем сделать хорошо
Единственным, что помогло мне закончить первый роман, было то, что я позволила книге быть вопиюще несовершенной. Я заставляла себя писать дальше, даже когда была страшно недовольна тем, что получалось. Книга оставляла желать лучшего – до такой степени, что я сходила из-за этого с ума. Помню, как во время работы я изо дня в день мерила шагами комнату и собирала волю в кулак, чтобы вернуться к этому бесцветному манускрипту. Хотя рукопись была ужасна, я твердила себе: «Я никогда не обещала Вселенной, что стану великим писателем, – нет, черт возьми! Я обещала только, что стану писателем!»
Написав семьдесят пять страниц, я наконец остановилась. Продолжать этот ужас я не могла, было стыдно. Но я преодолела стыд, перешагнула через него только потому, что поняла, что не желаю сойти в могилу, оставив по себе семьдесят пять страниц недописанной рукописи в ящике стола. Это меня не устраивало. Слишком много в мире недописанных книг, и я была не намерена добавлять к этой непостижимо высокой пачке еще и свою книгу. Поэтому, каким бездарным ни казалось мне мое творение, я продолжила работу.
Еще помню, как моя мама всегда повторяла: «Важнее сделать до конца, чем сделать хорошо».
