Я читала потрясающее письмо Германа Мелвилла. В нем он жалуется своему другу Натаниелу Готорну, что никак не может выкроить время для работы над своей книгой про кита, потому что житейские мелочи так и рвут его на части. Мелвилл говорит, что мечтает иметь бездну свободного времени, чтобы писать (он называет это «настроением покоя, невозмутимости, безмолвия, в коем произрастают травы – только в таком настроении должно заниматься сочинительством»), но ему недоступна подобная роскошь. Он находился в стесненных обстоятельствах, в состоянии душевной смуты, и не мог спокойно писать часами напролет.
Не знаю ни одного художника (успешного или нет, любителя или профессионала), который не мечтал бы о таком времени для себя. Нет такой творческой души, которая не желала бы страстно того, чтобы работать дни напролет в покое, невозмутимости и безмолвии, в коем произрастают травы. Не знаю почему, но достичь этого, похоже, никому не удается. Или если все же получается (получив, скажем, грант, некую помощь друга или попав в аспирантуру по специальности), то идиллия эта кратковременна, а потом все неизбежно возвращается на круги своя. Даже самые успешные творческие личности из тех, кого я знаю, постоянно сетуют, им всегда не хватает времени на то, чтобы уйти в спокойный, без давления и спешки, творческий поиск. Насущные потребности то и дело барабанят в дверь, отвлекая их. Где-то «на планете иной», в каких-то других временах такая идиллическая ситуация, возможно, и существует, но только не на нашей земле.
Мелвилл, к примеру, так ничего подобного и не дождался.
Однако каким-то образом сумел-таки написать своего «Моби Дика».
Заведите роман
Почему люди продолжают творить, даже когда это трудно, неудобно и чаще всего не окупается материально?
Они продолжают, потому что влюблены.
Продолжают, потому что без ума от своего призвания.
Позвольте мне объяснить, что я имею в виду, говоря без ума.
Вы же знаете, как люди, заведя интрижку на стороне, всегда ищут возможности увидеться, чтобы заняться необузданным сексом? И что с того, что у них есть работа, а дома ждут семьи. Им все равно удается улучить свободную минутку, чтобы улизнуть на свидание с любимым – вопреки всем трудностям, с риском, любой ценой. И пусть это будет всего четверть часа, на лестнице, они не упустят это время и вопьются друг в друга как безумные. (Кстати, от мысли о том, что им дано лишь пятнадцать минут, страсть разгорается еще пуще.)
Когда у людей роман, они забывают про сон, забывают поесть. Они готовы все принести в жертву, преодолеть любые препятствия, лишь бы уединиться с предметом своей страсти и обожания, потому что им это важно.
Влюбитесь в свое призвание так же безоглядно, и вы увидите, что случится.
Перестаньте относиться к призванию как к давнему, нелюбимому, в зубах навязшему супругу и взгляните на него по-новому, глазами страстно влюбленного. Пусть вы можете провести наедине с призванием всего четверть часа на лестнице, не упускайте их. Бегите туда, на лестницу, и творите! (За пятнадцать минут можно много чего успеть, любой хитрюга подросток вам это подтвердит.) Ускользните от всех и заведите романчик с самой творческой стороной своего «я». Не говорите никому правды о том, чем занимаетесь в обеденный перерыв. Притворитесь, что уехали в отпуск или командировку, а сами спрячьтесь и занимайтесь живописью, пишите стихи, чертите план фермы, где будете разводить экологически чистые грибы. Скрывайте свои намерения от родных и друзей. Сбегайте от всех на вечеринке, чтобы танцевать в темноте, уединившись со своими идеями. Просыпайтесь среди ночи, чтобы побыть наедине с вдохновением, пока никто не видит. Плюньте на сон, вам сейчас не до него.
От чего еще вы готовы отказаться, чтобы остаться наедине с любимым?
Не относитесь к творчеству как к обузе, думайте о том, как все это вас волнует.
В разговор вступает Тристрам Шенди
А еще попробуйте добиться, чтобы ваше вдохновение сочло вас волнующим – человеком, стоящим того, чтобы тратить на него время. В этом смысле я всегда восторгаюсь романом «Тристрам Шенди» и его автором Лоренсом Стерном, английским писателем XVIII века, эссеистом, романистом и просто образованнейшим человеком. В романе Тристрам предлагает то, в чем и я вижу отличное средство для писателя, которому не пишется, – приодеться и прихорошиться, чтобы, представ нарядными, привлечь на свою сторону воображение и вдохновение.
Особенно важно помнить об этом в случаях, когда, по словам Тристрама, он чувствует, что «туп, и мысли рождаются трудно и туго сходят с пера»
[9]. Вместо того чтобы сидеть в прострации, уставившись на пустую страницу, он вскакивает со стула, берет бритву и как следует бреется. («Как мог Гомер писать с такой длинной бородой, мне непостижимо».) Затем начинается полное преображение: «По окончании бритья я меняю рубашку, выбираю лучший кафтан, посылаю за самым свежим моим париком, надеваю на палец кольцо с топазом – словом, наряжаюсь с ног до головы самым тщательным образом».
Итак, разодевшись в пух и прах, Тристрам начинает затем расхаживать по комнате, стараясь предстать в максимально выгодном свете перед своим воображением – ни дать ни взять пылкий влюбленный и ухажер. Очаровательная уловка, но что самое удивительное – она срабатывает. Как восклицает Тристрам: «Мы не можем надеть на себя новое платье так, чтобы вместе с нами не приоделись и наши мысли; и если мы наряжаемся джентльменами, каждая из них предстает нашему воображению такой же нарядной, как и мы сами, так что нам остается только взять перо и писать вещи, похожие на нас самих».
Я предлагаю вам попытаться проделать этот трюк дома.
Я и сама иногда его проделываю, когда чувствую себя совершенно никчемной и бестолковой, так что начинает казаться, что воображение навсегда меня покинуло. Я подхожу к зеркалу и строго говорю: «Ну, и как же воображению от тебя не спрятаться, Гилберт? Полюбуйся, на кого ты похожа!»
Потом я начинаю чистить перышки. Первым делом стягиваю проклятую резинку с сальных волос. Сбрасываю несвежую пижаму и отправляюсь под душ. Потом брею – не бороду, конечно, но хотя бы ноги. Надеваю что-нибудь пристойное. Чищу зубы, умываю лицо. Даже крашу губы, хотя я никогда не хожу с накрашенными губами. Расчищаю письменный стол от барахла, открываю окно настежь, могу даже зажечь ароматизированную свечу. Иногда, не поверите, я вспоминаю о духах! Я не пользуюсь ими даже по торжественным случаям, но готова надушиться ради того, чтобы обольстить и вернуть собственное творческое начало. (Коко Шанель: «У женщины, которая не пользуется духами, нет будущего».)
Я всегда стараюсь напоминать себе, что у меня роман с вдохновением, я хочу, чтобы и ему захотелось закрутить со мной, а это вряд ли получится, когда неделями слоняешься по квартире в футболке мужа, потому что дело не идет и руки опускаются. Я собираюсь, «наряжаюсь с ног до головы» (словами Тристрама Шенди) – и возвращаюсь к работе. Это срабатывает без осечек. Признаюсь как на духу – будь у меня пудреный парик XVIII века, как у Тристрама, я иногда надевала бы и его.
