Кримхильда прожила в тревоге весь день. К вечеру с другого берега Рейна на повозках привезли добычу.
– Охотой довольны и король, и вассалы, – объясняли сопровождающие. – Зигфрид же – первый и там. Поймал медведя, привел его к стану, а там отпустил. Большой был переполох!
Кримхильде стало немного спокойнее. Она проснулась под утро в сумерках, чтобы пойти к заутрене, собралась будить своих девушек.
И тут в покои вбежал испуганный спальник.
– У дверей на щите весь измазанный в крови какой-то убитый витязь!
– Он! – вскрикнула Кримхильда, и свет на мгновение померк в ее глазах.
– Да мало ли витязей на свете, королева! – пытались утешить ее полуодетые придворные дамы. Но она уже знала страшную правду.
И все-таки надеялась. В окружении нескольких стражников с чадящими факелами она вышла за дверь, пригнулась к убиенному рыцарю, подняла его голову и узнала…
Щит его, на котором лежал Зигфрид под дверью, был невредим – без вмятин, зазубрин. Так погибают только от руки убийцы, от удара в спину.
Там, где она вышила крестик, зияла огромная рана.
* * *
Воинов-нибелунгов Кримхильда послала за старым Зигмундом.
Тот не поверил сначала, решил, что это дурная шутка. Но, услышав рыданья и стоны из покоев Кримхильды, все понял.
Скоро, громыхая щитами, сбежалась вся дружина. Воины требовали отмщения.
Отмщения хотел и Зигмунд.
– Королева, укажите убийцу! Мы раздавим его, как давят паука! Даже если его зовут Гунтер – разве не он заманил нашего короля на охоту?
Кримхильда долго умоляла их подождать. Тысяча воинов в чужой стране – что они могли сделать! Никто из них не ушел бы из Вормса живым.
Омертвевшими губами Кримхильда отдавала приказы.
Тело обмыли. Воины понесли его на носилках к храму. Кузнецы с утра принялись ковать гроб.
Печально звали колокола горожан к заупокойной службе.
Пришел и король со своей дружиной. Даже Хагену полагалось явиться. На том же крыльце, где лишь неделю назад была она победительницей, Кримхильда стояла потерянная, подавленная.
– Сестра, прими мое сочувствие. Мы все печалимся и скорбим… – начал было Гунтер.
– Стоит ли, брат, говорить вам о скорби, – перебила его она. – Зло не происходит, если нет людей, которые его поощряют! Лучше бы я сама лежала здесь!
– Сестра, ты убита горем, и потому простительны твои несправедливые слова. Я в самом деле скорблю.
– Оправдаться легко. Стоит лишь подойти близко к убитому… – предложила Кримхильда.
– Готов это сделать. – И Гунтер приблизился вплотную к носилкам с мертвым Зигфридом.
Все смотрели, не откроется ли рана, не появится ли кровь. Крови не было.
– Пусть подойдет Хаген! – потребовала Кримхильда.
Король согласно кивнул.
Хаген нехотя приблизился к телу героя. Но едва он подошел, как рана в спине открылась и на носилках появилась густая кровь.
Увидев это, все заплакали в голос.
– Хаген здесь ни при чем! – произнес король. – Я же сказал: Зигфрида убили в лесу разбойники. Мы пытались поймать их, но они скрылись в чаще.
– Боюсь, что эти разбойники хорошо мне знакомы, и стоят они рядом, их и ловить не надо, – ответила Кримхильда. – Ты сам и твой Хаген – вот это что за разбойники!
– Смерть им! – выкрикнули нибелунги, стоявшие рядом с погибшим своим королем, и обнажили мечи.
– Не здесь! Умоляю, не в храме! – кричала Кримхильда, встав между ними и братом, до тех пор, пока, недовольно ворча, нибелунги не убрали мечи.
Проститься с Зигфридом подошли плачущие Гернот и Гизельхер.
– Сестра! Прости нас, сестра! – повторял Гизельхер. – Мы все повинны, что не уберегли его!
Три дня и три ночи гроб с телом стоял в храме. Три дня и три ночи не отходила от него вдова.
* * *
В день похорон долго, печально били колокола на соборе. Плакали горожане.
Они хоронили не вельможу, не короля – они хоронили любимого героя.
О нем пели песни. Всякий рожденный в те годы знал его имя и мог перечислить его подвиги – те, что он совершал, и те, что ему приписали. Многие уверяли: убить в открытом бою его невозможно. И они были правы.
Они любили его. Они им гордились. Каждый, кому он улыбнулся хоть раз, сказал доброе слово, помнил об этом всю жизнь.
А теперь они его хоронили.
– Завтра мы уезжаем, – сказал старый Зигмунд, войдя в покои Кримхильды. – Вы остаетесь нашей королевой, девочка. Я слишком стар, чтобы править. Люди Зигфрида любят вас и станут охотно служить вам.
– Я готова, мне здесь больше нечего делать.
* * *
– Возможно ли уезжать от родного дома, в чужую страну! – принялась отговаривать ее родня, едва узнав о решении.
– Здесь старая твоя мать, здесь мы с Гернотом, – убеждал Гизельхер. – Останься, сестра, в родном доме тебе будет легче, чем на чужой стороне.
– Одна мысль, что каждый день я буду встречать ненавистного Хагена, гонит меня отсюда!
– Сестра, да я не подпущу его к тебе! Ты будешь жить в моем доме, коли согласна. И потом, можно ли бросать могилу Зигфрида?
Кримхильда колебалась до следующего утра. Дамы приготовились к отъезду, но сама она не одевалась. Утром она решилась.
– Лошади навьючены, воины готовы к выходу, ждем вас. Не дай Бог никому такого пира, – мрачно сказал усталый Зигмунд, зайдя за нею.
– Я решила остаться.
– Но там у вас сын! Или вы желаете вовсе его осиротить?
– Здесь же – могила мужа. Я не могу оставить ее.
Она вышла за дверь проститься с дружиной.
Воины, узнав о ее решении, глядели хмуро.
– Мало нам было несчастий, так еще и королева желает пренебречь нашей верностью! – проговорил один из них. Тот, который знал Зигфрида еще юным одиноким скитальцем.
– Нет, вассалы мои, вашей службой я не пренебрегаю. Остаюсь лишь для того, чтобы жить около мужа. Вам же велю, вернувшись в земли моего супруга, служить так же, как и ему, его наследнику, нашему малолетнему сыну.
Прощание было тоскливым.
– Будь проклят этот пир! – несколько раз повторял старый король. – Больше горя, чем здесь, я не знал никогда!
Прощаться с королями, их вассалами он не стал.
Но Гизельхер и Гернот, услышав об отъезде, пришли проводить его сами.
Гизельхер успел снарядить своих воинов, и они довели старика до границы страны.
* * *
