Коридор заметно сворачивал вправо. Если не считать темных участков, Блинков-младший все время видел шагов на пятьдесят впереди себя. Казалось, он перебирал ногами на месте. Пройдешь два шага, пройдешь десять, пройдешь сто, а стена как будто поворачивается, и впереди опять все те же полсотни шагов.
Так вот что получил Трохдрован вместе с невзрачным домиком и тремя подвальными комнатами клиники «Питон»! Когда строили это противоатомное убежище, в него вложили такую уйму труда и денег, что хватило бы на большой жилой дом или даже на два. С тех пор атомного оружия стало только больше, но, похоже, в мире убавилось страха, раз в бомбоубежище теперь ставили клизмы собакам.
Время от времени сыщик останавливался, прислушиваясь. Но Трохдрован и водила ушли неожиданно далеко (а ведь ящик у них был тяжеленный). В темноте под сгоревшей лампочкой он вляпался в какую-то липкую лужицу. Вышел на свет и увидел маслянистые отпечатки шин. Ага, они где-то взяли тележку. Сыщик посмотрел под ноги. Его подошвы тоже оставляли следы! Плохо. И вытереть нечем. Он как мог размазал следы ногами, пошаркал, потопал и зашагал дальше, оглядываясь. Теперь следов за ним не, оставалось, только иногда набившаяся в рисунок подметок грязь вываливалась черными колбасками. Впереди что-то взвизгивало — колесо тележки! Блинков-младший побежал. Пока он слышал визг, можно было не бояться, что на следующем шаге нарвешься на преступников. Если звук начинал затихать, он бежал быстрее, если приближался — медленнее.
Подземный коридор не кончался, и сыщик понял, что он огибает всю территорию «Болячки».
Зачем? Скоро он увидел стальную дверь с четырьмя рычагами-засовами — такую же, как в подвале клиники. Похоже, что из каждого корпуса «Болячки» был ход в подземелье. Это наталкивало на любопытные мысли. Трохдрован и водила везут свой ящик в один из корпусов — ночью, тайно…
Визг колеса за поворотом стих, и Блинков-младший замедлил шаги. Что-то металлически лязгнуло. Знакомый скрип несмазанных петель — открывают дверь!
Прижимаясь к стене, он пошел дальше. Соблюдай дистанцию, как пишут на бортах грузовиков. Будешь бояться и плестись — упустишь преступников и не узнаешь, куда они шли. Полезешь на рожон — они первыми тебя заметят и откроют охоту.
Снова скрип и лязг стальной двери, совсем близко! Блинков-младший побежал, не скрываясь, и успел заметить, как медленно поворачиваете рычаг на двери — ее запирали с той стороны. Пустую тележку Трохдрован и водила бросили посреди коридора. Судя по всему, им осталось недалеко нести свой ящик…
Ах, как хотелось заглянуть за дверь! Блинков-младший прислонился ухом к холодной стали, но разве что-нибудь расслышишь, если дверь толщиной в палец, а по краям еще резинка?! Открыть? Но петли так визжат, а преступники, может быть, в нескольких шагах.
Сыщик засек время. Он чувствовал, что это пригодится не только для его папки с Делом «Питона». Где-то в милиции, а может, и в контрразведке ждет почти такая же папка, еще пустая. Рано или поздно на ней появится номер и фиолетовый штамп «Секретно». И лягут в эту папочку и фотокарточки с Птичьего рынка, и шифровки из книжки Трохдрована, и рапорт о сегодняшних событиях в подвале… Не забыть бы написать про Султана с «Мерседесом»-внедорожником, о котором болтал водила.
Итак, в ноль часов двадцать одну минуту подозреваемые скрылись за стальной дверью. Так и запишем. Только нельзя писать «стальная дверь в подвале» — их же тут много. Были бы хоть номера… Когда-то, наверное, были, а то как найти нужную дверь, когда идешь по этому подземелью, и все вокруг одинаковое?
Дверь как назло была в тени — лампочки и справа, и слева перегорели. Сыщик натянул на ладонь рукав свитера, чтобы не обжечься, вывернул целую лампочку и поставил вместо перегоревшей. Лампочки висели низко, ему даже не пришлось вставать на цыпочки.
Под натеками грязно-зеленой краски на двери стал виден замазанный номер — 14. Вот это другое дело. Это можно записать, и Трохдрован уже не отвертится. «А что вы делали, — спросит его следователь, — пятого марта в ноль часов двадцать одну минуту за дверью номер четырнадцать в подвале бомбоубежища Научно-исследовательского института тропических и особо опасных инфекций?» Каково?! Попробуй не ответь на такой вопрос!..
Блинкову-младшему вдруг остро захотелось исчезнуть. Сейчас же. Неизвестно, что делают преступники — может, уже отнесли свой груз и возвращаются. Он сделал шаг, собираясь бежать, оглянулся… Нет, нельзя все так оставлять. Трохдрован и особенно внимательный к мелочам водила могут заметить, что у двери зажглась новая лампочка. Второпях сыщик схватился за обжигающую стекляшку, отдернул руку, стал дуть на пальцы… И вдруг заметил на двери надпись, процарапанную плохо писавшей по краске шариковой ручкой.
Кривые, местами совсем исчезающие буквы сложились в слово: КРЕМАТОРИЙ.
Глава XX
Конница из-за холма
Он вернулся в подвал клиники «Питон» с чувством, что день прожит не зря. Добытая информация стоила втыка от родителей.
Дверь на лестницу была распахнута. Блинков-младший поднялся в подъезд, едва освещенный красновато тлеющей лампочкой, и понял, что по-настоящему влип. Ему и в голову не приходило, что выйти из клиники будет невозможно. Думал, Трохдрован и водила просто захлопнули за собой дверь — у них же руки были заняты ящиком. Дохленькая лампочка опрокинула все надежды. На нее можно было смотреть, не щурясь. Такие слабые лампочки нужны не для освещения: они подтверждают, что включена охранная сигнализация.
Сыщик раскрыл карманный нож, сунул острие в щель между дверью и косяком и провел сверху вниз. Лезвие дважды споткнулось, натыкаясь за язычки замков. Положим, отключить сигнализацию — не фокус, когда ты уже внутри здания, а не снаружи. И один из замков он сумел бы открыть — нужна только подходящая проволочка. Но второй был сложный, под ключ с четырехгранной бородкой. Сыщик даже не представлял, как с ним справиться.
Тюрьма стала просторнее, но оставалась тюрьмой.
Изнутри наземная часть клиники была похожа на пенал с длинным отделением и четырьмя маленькими — коридором и комнатами. Не зажигая света, Блинков-младший стал дергать все двери подряд. Рано или поздно Трохдрован и водила пойдут обратно. Лучше в это время сидеть где-нибудь в темноте подальше от их пути.
Последняя дверь оказалась не заперта. Он заглянул: окна с решетками, голый металлический стол и второй — письменный, застекленные медицинские шкафы. Операционная. Похоже, днем тут работал другой ветеринар. А раз у Трохдрована есть своя операционная, в подвале, то в чужой ему делать нечего. Митек повеселел. Здесь можно просидеть хоть всю ночь: специально искать его не будут, а случайно не сунутся.
За оконной решеткой темнел парк. Если заглянуть сбоку, были видны освещенные ступеньки крыльца, подогнанный вплотную к ним «уазик»… и мама! Прячась в тени «уазика», она перебирала отмычки на большой связке. Блинков-младший постучал в стекло. Он даже не удивился. Мама вроде конницы из-за холма в фильмах про индейцев — всегда появляется в последний момент, когда патроны кончились.
