— Думаю, — поддакнула торговка. — Думаю, лапочка. Если бы ты сказала, что едешь смотреть обезьянку, тебя не отпустили бы. Родители своих детей знают: сначала — «Я только посмотрю», потом — «Купи!». И дети знают своих родителей, поэтому в первый раз приезжают сюда без спроса. Так что зря ты, солнышко, заглянула в банановые коробки. Я тоже виновата: расслабилась, оставила тебя одну. Вот нам обеим и будет наказание.
— Откройте дверь сейчас же! — закричала Синицкая.
И получила звонкую обжигающую оплеуху.
— Молчать, дрянь! — прошипела торговка, добавляя ей по другой щеке.
Ирку не били ни разу в жизни. Она подумала, что если не проснется сейчас же, немедленно, то в следующую секунду умрет от унижения.
Но это был не сон.
Глава XI
«Птички упорхнули»
Подъезд не ремонтировали много лет, зато расписывали фломастерами и краской из баллончиков. Блинков-младший сидел на перилах между вторым и третьим этажами и от нечего делать читал надписи. Многие остались еще с прошлого тысячелетия: «Радик из Нахичевани, 1998». Сыщик не знал, что такое Нахичевань — маленькая она или большая, деревня или город. Наверное, и не все из жильцов подъезда это знали. Но каждый день они ходили мимо этой надписи и, конечно, крепко помнили, что в Нахичевани живет Радик и что он дурак.
По лестнице взбегала тонкая дорожка опилок, просыпанных из дырявого мешка или ящика. Она кончалась (или начиналась?) у двери одиннадцатой квартиры. Дверь картонная — громкий храп можно расслышать. Блинков-младший подходил и слушал, пока папа не прогнал его вниз. В квартире стояла полная тишина. А опилочная дорожка была свежая, не затоптанная. По этим двум причинам сыщик опасался, что они с папой опоздали. Похоже, из одиннадцатой ушли совсем недавно, унося мешок с опилками.
Бухнула дверь подъезда. Митек тихо свистнул.
— Слышу, — отозвался папа. — Поднимайся-ка на всякий случай ко мне.
— Как хотите, а я не верю, — бубнил внизу незнакомый голос. — Что я, не знаю, кто у меня на что способен? Там пьяницы живут, бутылки по помойкам собирают, а вы говорите, обезьяна, девочка! Откуда у них деньги на обезьяну?
— Вот и выясните, откуда! — пробасил Иван Сергеевич.
Блинков-младший перевел дух. Кончилось время их с папой засады! Он уже видел скользящую по перилам руку в перчатке и серый обшлаг милицейской шинели. Участковый поднялся на следующий лестничный пролет и заметил сыщика:
— А ты что здесь делаешь? Ну-ка, марш домой!
— Он со мной, — сказал полковник. — Докладывай, Дмитрий.
Блинков-младший показал на опилочную дорожку:
— Заметили? Из одиннадцатой.
— Думаешь, птички упорхнули? — понял Иван Сергеевич.
— Не знаю. За дверью тихо.
— Конечно, тихо. Все нормальные люди спят, — сказал участковый. Обогнав полковника и Митьку, он бегом взлетел на третий этаж и нажал кнопку звонка.
Ни звука.
Со своего поста на четвертом этаже спустился папа. Участковый недовольно взглянул на него, ничего не сказал и сильнее вдавил кнопку. Звонок не работал.
— Продали, черти. Я же говорю, пьяницы! — сплюнул участковый и стал колотить в дверь сапогом. — Ну, теперь всех соседей перебудим… — Он ударил раза три-четыре и стал прислушиваться. — Спят. Их из пушки не разбудишь!
— Ломайте дверь, — приказал Иван Сергеевич.
— Да вы что?! — возмутился участковый.
Блинков-младший опустился на корточки, посмотрел в замочную скважину — темнота. Сквознячок из квартиры явственно пах зверинцем! Он сложил руки рупором и закричал:
— Синицкая!
Послышался неясный шум, или ему показалось?
— Синицкая! — снова крикнул Блинков-младший.
Полковник с участковым разговаривали на басах.
— Ломайте! — требовал Иван Сергеевич, а участковый грозился прокурором.
— Потише! — взмолился Митек, и в этот момент за дверью громыхнуло. Звук был такой громкий, что услышали все.
— Хозяева, — неуверенно сказал участковый. Иван Сергеевич отстранил его рукой, отошел на полшага и с одного удара высадил дверь ногой.
— Под вашу ответственность, — заметил участковый, входя вслед за ним в квартиру.
Зверинцем воняло невыносимо. Полковник включил свет. Митек посмотрел под ноги, и его передернуло: пол кишел американскими тараканами!
Иван Сергеевич тяжело топал впереди. Толкнул одну дверь, заглянул в комнату. Толкнул вторую… Она оказалась заперта.
Бум-хрясь! Дверь вылетела под нажимом полковничьего плеча. Толкаясь, все вошли за Иваном Сергеевичем. Вспыхнул свет, и мужчины увидели сетку поперек комнаты. Кто как, а Блинков-младший еще раньше, по запаху, догадался, что здесь недавно держали обезьян, и много!
За сеткой на полу лежала Синицкая, привязанная к стулу. Ее рот был залеплен липкой лентой. Синицкая мычала и делала круглые глаза. Вокруг ползали тараканы. Блинков-младший нырнул в низкую дверцу клетки и стал отвязывать одноклассницу.
— М-мот, — промычала Синицкая.
— Рот, — сообразил Митек и сдернул с ее губ липкую ленту.
— Я знала, что это будешь ты! — дрожащим голосом заявила Недостижимый Идеал. Изловчилась и чмокнула его в щеку!
Если бы это сделала газовая плита, сыщик удивился бы меньше.
— Ты чего, Синицкая? — тупо спросил он, развязывая последний узел на руках Недостижимого Идеала. Руки немедленно полезли обниматься. — Ты чего? Дай ноги отвяжу.
За спиной охнул участковый. Сыщик оглянулся и увидел только склонившиеся над чем-то спины взрослых.
— Обезьянок мертвых нашли, — вздохнула Синицкая. — Дима, как же мне плохо было БЕЗ ТЕБЯ!
— Это у тебя с перепуга. Ничего, Ир, поправишься, — сказал Митек.
И получил пощечину.
У Синицкой вышло не так красиво, как в кино. Было заметно, что этот жест еще не отработан.
— Ты разбил мне сердце! — со всхлипом заявила она.
Митек подумал и ответил покрасивее, чтобы Синицкой было приятно:
— Моей вины тут нет, ибо я с детства предназначен другой!
— Может быть, еще не все потеряно? — с надеждой спросила отвергнутая, но Митьке уже надоело играть в киношную любовь, и он сказал:
— Не валяй дурака, Синицкая.
— Я серьезно, — хлюпнула носом Недостижимый Идеал.
— А если серьезно, то сделай что-нибудь не на пятерку с плюсом, а для себя. Ты умная, красивая, но слишком правильная. Рядом с тобой дышать боязно. Получи раз в жизни двойку для жизненного опыта, а то окончишь школу и не узнаешь, что это такое.
— Думаешь, поможет? — спросила Синицкая.
