– А я вот не буду ее ругать. Без нее мы бы с тобой не встретились.
– Это да, – согласился Генрих.
– Что ты ей сказал напоследок? В парке? Ну, перед тем как…
– У меня была заготовлена коронная фраза. Что-то вроде: «Запомни, ведьма! На каждую волну найдется свой волнолом!» Но как-то не пришлось к слову.
Внизу проплывали запорошенные поля. На этом фоне Генрих не разглядел бы пограничную реку, тоже занесенную снегом, но помогло чернильное зрение. Казалось, под белым ковром уснул исполинский змей с мерцающей шкурой. Он был уже совсем близко.
– О чем задумался? – спросила Генриха Ольга.
– Так. Развязка вроде бы наступила, точка поставлена, но я до сих пор не знаю, что Сельма сдвинула в прошлом. Да, она подтвердила, что объект воздействия – женщина с ведовскими способностями. То есть травница Яна, насколько я понимаю. Но что у них там произошло с бароном? Почему Яна с ним не сошлась? И при чем тут чертополох? Я чувствую, что ответ совсем прост, лежит буквально перед глазами, только я смотрю не туда.
– Наплюй и забудь. Теперь-то какая разница?
– Не могу. Ты же знаешь, какой я нудный.
Генрих стоял у перил, обняв дрожащую Ольгу, и смотрел на Белую реку, но мысли его никак не желали покинуть запыленную деревеньку, где у развилки приткнулся домик с синими ставнями.
Эпилог
Зной придавил округу, как чугунная крышка, но огород у домика на отшибе дышал прохладой, будто над ним, тайком от всей остальной деревни, только что прошел дождь. Яна, присев на корточки, возилась на грядке с тыквами.
Старуха, поглядев из окна на внучку, прошаркала в угол, налила себе воды из кувшина. Выпила не спеша, со вздохом опустилась на лавку. Мысли текли лениво, совершая привычный круг.
Хорошая девка выросла. Красивая, прилежная, добрая. Премудрости ведовские освоила. Силу копит, но без избытка. В самый раз, чтобы жить спокойно. Чтобы не вышло так, как у бабки с мамкой, у которых дар через край плескал, а счастья женского не досталось.
Парни на Яну заглядываются, оно и понятно. Пора уже, девка в самом соку. Найдет к кому прислониться. Лишь бы не попался какой-нибудь козел городской без совести. А то ведь задурит девчонке голову, словами хитрыми одурманит. Она-то хоть и умненькая, да наивная совсем, как ребенок…
Старая знахарка, вздрогнув, подняла голову и прислушалась. Ей почудилось прикосновение чужой силы. Воздух в комнате колыхнулся, к аромату сушеных трав примешался медовый запах, и чей-то далекий шепот зазвучал в голове:
«Он едет. Заберет Яну».
Старуха нахмурилась, тряхнула седыми космами, но голос не исчезал:
«Едет. Заберет. Защити».
Поднявшись, бабка опять подошла к окну. Присмотрелась. Вдалеке пылила чья-то повозка. Старуха проковыляла к двери, кособоко слезла с крыльца. Крикнула внучке:
– Янка! А ну-ка в дом!
– Что такое, бабушка?
– Цыц! В дом, сказала! Без разговоров!
Удивленная внучка повиновалась. Бабка заторопилась к дороге. Немного не дойдя до обочины, остановилась на лужайке с мягкой травой. Прикрыла глаза и повела над землей ладонями.
Роберт фон Вальдхорн промокнул лоб платком. Спросил возницу:
– А вон там что за домик?
– Травница живет, с бабкой.
Роберт почувствовал любопытство.
– Знаешь, братец, загляну-ка я к твоей травнице. Воды попрошу. А ты здесь подожди, я быстро.
Он выбрался из повозки. От резкого движения голова закружилась. Барон, покачнувшись, ухватился за бортик. В глазах потемнело – весь мир вокруг налился чернильным светом.
Впрочем, через секунду наваждение рассеялось. Роберт решил, что просто перегрелся на солнце. Пить захотелось еще сильнее. Он шагнул на обочину, но тут же остановился и с досадой махнул рукой.
Вернулся в повозку и сказал кучеру:
– Нет, братец, поезжай. Я просто сразу не рассмотрел. Тут к ним, пожалуй, не продерешься.
– И верно, сударь. Только штаны изорвете зря. Раньше-то не было тут такого – трава росла, да и всё. А теперь – сами видите. Не желают ведьмы гостей.
Повозка тронулась и покатила прочь по дороге, вдоль которой тянулась густая поросль чертополоха.
