– Нет, герр фон Рау, не обессудьте. Такими талантами похвастаться не могу. А вот травница знакомая есть.
– Так, погоди… Знакомая травница?
– Да, а что такого? Землячка. Из империи, я имею в виду. У нас там это почетно. Не то что в вашем Девятиморье. Впрочем, что с вас взять? Дикари-с.
– Следите за язычком, сударыня. Вы порочите страну пребывания.
– Докладывать побежишь?
– Нет, Оля, – он чмокнул ее в макушку, – докладов с меня достаточно. Но завтра утром мы с тобой соберемся и знакомую твою навестим.
– Зачем это?
– Хочу задать ей пару вопросов. Насчет ее ремесла. Это важно. Помнишь мою историю? Там тоже была такая вот…
– Я помню, – сказала Ольга. – Спросить-то можно. Варя – девица невредная, без закидонов. Если понравишься, то, может, что-нибудь и расскажет.
– Задействую все свое колоссальное обаяние.
– Не переусердствуй только, мастер-эксперт.
Дав Генриху это ценное наставление, Ольга зашевелилась и стала выбираться из кресла. Пояснила:
– Пойду траву заварю.
– Служанке не доверяешь?
– Не в доверии дело. Лучше самой.
Вернулась она минут через десять. Принесла две большие чашки с дымящимся ароматным напитком. Одну протянула Генриху, из другой хотела отпить сама.
– Стой, – сказал он, – а тебе зачем?
– С тобой посижу.
– Не надо, Ольга. Подожди, не спорь. Я серьезно. Мне не помешает собраться с мыслями. Может, я что-то упустил. В общем, раз уж спать мне нельзя, то надо использовать время с толком. Все обдумать, наметить план. Тебе совершенно незачем маяться со мной за компанию. Поверь, мне будет спокойнее, если я буду знать, что ты мирно дрыхнешь под одеялом.
– Я не хочу оставлять тебя одного.
– Так будет лучше. Правда.
– Ну хоть в спальню-то проводишь, мыслитель?
– В спальню провожу.
Он допил отвар и поднялся.
В гостиной было темно. Уличный свет не проникал сквозь плотные шторы. Генрих сидел, откинувшись в кресле, и размышлял. Вернее, пытался размышлять. Получалось плохо. Память то и дело возвращала его в кабинет Хирта. Старик кивал, говорил: «Смелее!» – и превращался в стеклянное изваяние. Осколки сыпались на пол, бумага сгорала на алтаре, и все начиналось заново.
Генрих подумал, что надо чем-то себя отвлечь, иначе толку не будет. Вспомнив, что видел на столе подложку для светописи, проковылял туда и зажег торшер. Взял лист бумаги и вывел свой псевдоним для входа в «беседку».
Что обсуждают в Стеклянном веке? Посмотрим.
Несмотря на ночное время, в «беседке» кипела жизнь. Реплики следовали одна за другой. Похоже, забава была в этом мире гораздо более популярна, чем в прежнем. Стиль общения, правда, несколько удивил.
Некий Луч-из-Тьмы предупреждал, например, заранее: «Железноголовым, у которых шестеренки вместо мозгов, читать противопоказано! Технофилы – ступайте мимо! А всех адекватных господ, для которых светосияние – не пустой звук, приглашаю в мой уголок. Выкладываю по главам трактат о постижении ослепительной данности…»
Генрих поскреб в затылке, пытаясь понять, что такое «светосияние» и как оно может являться звуком. Вряд ли так выражался кто-то из университетских профессоров. Судя по всему, в новом мире аудитория «беседки» расширилась, причем сильно.
Знаток с псевдонимом Топор и впрямь рубил правду-матку: «Двадцать пять лет назад у них сорвалось, не вышло. Хотя план был наглый, просто до изумленья. Десять миллионов в золотых слитках – лично этому ублюдку-жестянщику, которого прочили на пост канцлера. Слитки тайно переправлялись из-за Белой реки. К счастью, его величество оказался мудрее…»
Попробовал вмешаться Этруск: «Но позвольте, коллега, откуда сведения?»
Ответы посыпались как горох:
«Тильзитский гусь тебе коллега!»
«За парту, школяр! В гимназию!»
«Смазку оботри, техноложец!»
«Ушлепок. Из-за таких, как ты, едва страну не проспали. Проснулись бы однажды с циркулем на фасаде…»
Генриху стало смешно. Последний оратор даже не представляет, как близок к истине. Правда, на фоне «золотых слитков» его гипотеза выглядит бледновато. Ну-ка, еще раз, как там? «Тайно переправлялись». Из-за реки, понятное дело. Спасибо, что хоть не с Марса…
Отвлекшись на эти мысли, Генрих потерял нить дискуссии. Попробовал вникнуть снова, но персонажи уже сменились. Барышня по имени Свечечка щебетала: «Можно гладить и даже кормить с руки! Они такие пушистые и забавные!!! А корм продается рядом, там еще такие пакетики, очень-очень удобно!»
С ней снисходительно общался Светляк: «Вы правы, фройляйн. Кормят и гладят. Милые глупости. Но я не за тем приехал. Тут, если дальше к лесу пройти, поляна. Исторический арсенал. Доспехи, руны – строго по хроникам. Если есть дар, то скидка. Можно фотографироваться. Снимок – полторы марки. Вот, например».
На странице, к вящему удивлению Генриха, начала проявляться картинка – деревья, шатры и фигуры в шлемах. Выглядело все несколько схематично, словно карандашный набросок, но довольно отчетливо. В прежней «беседке» такого и близко не было – как-то обходились словами.
Под рисунком множились комментарии:
«Мощно, Светляк!»
«В целом – аутентично, но есть неточности. Во-первых, по поводу каркасного шлема должен заметить…»
«Адрес подскажешь, друг?»
Больше Генрих не выдержал – скомкал исписанные листы и бросил в корзину. Наверное, для историков вроде Хирта и Штрангля сравнение «беседок» из двух миров стало бы истинным удовольствием. Они с головой окунулись бы в эту клоаку, собирая материал. Но Генриху мешала брезгливость.
Тоска накатила новой волной.
Никто в этом городе, да и вообще в стране не сможет его понять. По той простой причине, что все они – из другого мира. Все поголовно, за исключением ведьмы, которую он должен завтра убить.
– Генрих!
Он поднял голову и подумал: «Мысли она, что ли, читает?» Из зеркала на него смотрела Сельма фон Вальдхорн.
Глава 17
Если верить зеркальному отражению, Сельма сейчас находилась в той же комнате, что и Генрих. Ее кресло стояло у него за спиной, чуть слева, но он, наученный опытом, оборачиваться не стал. На коленях у ведьмы лежала книга – не какой-нибудь фолиант зловещего вида, а заурядный томик в бурой обложке, раскрытый на середине.
– Что, – спросил мастер-эксперт, – тебе тоже не спится?
– Как видишь. Решила напоследок тебя проведать. Подумала, что мы так и не пообщались толком. Все как-то на бегу, впопыхах. То ты меня душишь, то из револьвера палишь. Словом перекинуться некогда…
