– Прошу, господа, – сказал секретарь.
Мастер-эксперт и генерал поднялись, охранники остались сидеть. Впрочем, как убедился Генрих, король мог не опасаться за свою безопасность – защитная светопись в кабинете буквально давила на посетителей, не позволяя применить дар.
Его величество Альбрехт Первый стоял у стола, разглядывая вошедших. Фон Рау не испытывал особого трепета – слишком устал, да и вообще относился к нынешнему хозяину трона без должного пиетета.
Четверть века назад, когда король взошел на престол, народ в большинстве своем ликовал. Что и неудивительно – Альбрехт, в отличие от своего отца-старика, прямо-таки лучился энергией. Он не сидел на месте, а ездил по стране и увлеченно общался с подданными. Умел поладить с любым – от чопорного аристократа до разорившегося крестьянина. Мало кто сомневался, что именно такой король и нужен Девятиморью, чтобы пришпорить застоявшуюся клячу истории.
Свежекоронованный монарх был способен без подготовки произнести пространную речь на любую тему. И, как ни странно, именно это качество насторожило Генриха.
Однажды, будучи еще студентом пятого курса, Генрих слышал одну из таких речей – его величество выступал в университете. Король начал по бумажке, но потом отбросил ее и говорил часа два экспромтом – горячо, напористо, ярко. Ратовал за технический и духовный прогресс, тонко высмеивал обскурантов, сыпал метафорами и ссылался на классиков.
Студенты внимали, хлопали и восторженно улюлюкали в наиболее удачных местах. Генрих поначалу тоже хлопал и улюлюкал, но на исходе первого часа поймал себя на крамольной мысли, что выступающий до сих пор не сказал ничего конкретного. Его рассуждения были бесспорны и убедительны, но легко уложились бы в одну фразу: «За все хорошее против всего плохого».
Оставшееся время Генрих безучастно сидел, глядя, как млеет ректор в первом ряду, и гадая, что за беловатую жидкость прихлебывает оратор, чтобы промочить горло. После выступления, кстати, кто-то из однокашников, набравшись наглости, спросил короля про это питье. Тот с улыбкой ответил, что разгадка проста – всего лишь чай с молоком. И предложил всем желающим подойти и убедиться лично, что в стакане нет ни градуса алкоголя. Слушатели заржали, а Генрих меланхолично подумал, что умение нести чушь на трезвую голову не является бесспорным достоинством.
Спустя пару лет случилась история с запрещенным экспериментом. И хотя Генрих понимал, что монарх, закрывая программу, имел на то веские основания, симпатий от этого не прибавилось.
И вот спустя годы он удостоился личной встречи с королем.
По сравнению с парадным портретом правитель Девятиморья несколько раздобрел, а лысина на макушке успешно отвоевала плацдарм. Неприятно краснело родимое пятно на щеке, которое недруги (в узком кругу, разумеется, полушепотом) называли поганой меткой и признаком вырождения.
– Так-так, генерал, – голос у короля был сильный, раскатистый, – вижу, вы доставили фигуранта, который смущает умы в вашем департаменте. Замечательно, сейчас мы с ним побеседуем. А пока доложите коротко, как продвинулось следствие. Что рассказала баронесса фон Вальдхорн? Ее пояснений, полагаю, было достаточно, чтобы снять нелепые подозрения?
– К сожалению, ваше величество, ее пока не нашли. В настоящий момент проводится комплекс оперативных мероприятий…
– Избавьте меня от вашего казенного словоблудия! Работайте! И в следующий раз не показывайтесь мне на глаза, не имея конкретных фактов. Это понятно?
– Так точно, ваше величество!
– Вы свободны.
Генерал четко выполнил команду «кругом» и промаршировал к выходу. С его отбытием носитель короны несколько сдулся – орлиный взгляд потускнел, а плечи поникли. Стало заметно, что он тоже очень устал.
– Знаете, фон Рау, а я вас помню. То есть не лично вас, а фотографию в деле. Видел ее, когда разбирался с тем злосчастным экспериментом.
Генрих счел за лучшее промолчать. Впрочем, король и не ждал ответа – просто рассуждал вслух:
– Но то – история давняя. Вчера же, прочитав отчет, я был в бешенстве. Роберт фон Вальдхорн – мой стариннейший друг, а его супруга – замечательная умная женщина. Первым моим побуждением было – отдать приказ, чтобы вас посадили на хлеб и воду, до полного просветления в мыслях. Но когда волна эмоций немного схлынула, я кое-что припомнил. Роберт в последние дни действительно вел себя необычно. Сказался больным, хотя знал, какая сложная сейчас ситуация. Я отправил к нему моего врача, но тот только развел руками. Да, мол, с пациентом что-то не так, но что именно – непонятно. К тому же баронесса пропала…
Король недовольно мотнул головой, после чего продолжил:
– Впрочем, все это слишком зыбко. Если бы ваши показания этим исчерпывались, я не тратил бы на вас время. Но вы процитировали один разговор между мной и Робертом – тот, двадцатипятилетней давности, когда мы стояли вдвоем на башне. Тут я, признаться, был поражен. Потому что таких деталей вы просто не могли знать. Ни при каких условиях.
– Я объяснил, откуда…
– Я помню все ваши объяснения. Как и описание моей политики в якобы существующем альтернативном мире. Весьма занимательное чтиво, надо признать…
Он пошевелил пальцами, подбирая слова, а потом спросил осторожно, с каким-то детским искренним любопытством:
– Значит, в другой реальности, о которой вы все время твердите, я – реформатор?
– Да, ваше величество, – сказал Генрих. – Там вы назначили канцлера от Железного Дома. Политика изменилась, стали бурно развиваться машины. Таким образом, вы, как принято говорить, перекроили общество.
Отец «перекройки» потер свою знаменитую родинку и, заметно оживившись, признался:
– Взойдя на трон, я много думал на эту тему. Меня всегда прельщала идея равновесия между железом и светом. В отличие от отца, я не имел четких предпочтений. Не был уверен, какой из двух Домов выбрать. Поначалу мне в самом деле казалось, что канцлером должен стать кто-то из «жестянщиков». Просто потому, что отец им это долго не позволял и надо восстановить справедливость. Конечно, я обсуждал это с Робертом, он ведь все-таки мой советник…
Словно боясь, что собеседник уличит его в чем-то, король прервался на полуслове и поспешил уточнить:
– Это не значит, что барон мне что-то навязывал. Строго говоря, прямых и явных советов он, вопреки названию своей должности, практически никогда не давал. Роберт вообще предпочитал не говорить, а слушать, лишь иногда вставляя дельные замечания. Насчет того, например, что многолетнее канцлерство Стеклянного Дома – это тоже пример стабильной и равновесной системы. И тогда уместен вопрос, а нужно ли ее, эту систему, менять. Вы понимаете, о чем я, фон Рау?
– Да, ваше величество. Вы колебались. Решение могло быть и одним, и другим. В моем мире вы предпочли машины. В этом – светопись.
Король кивнул, принимая формулировку. Отошел к столу, задумчиво поворошил бумаги. Потом опять повернулся к Генриху:
