– Прошу в экипаж.
– Чтобы я там примерзла к лавке? Нет уж, спасибо. У меня локомобиль за углом.
– Как скажете. Минутку, пожалуйста, – я рассчитаюсь с кучером.
Дамочка закатила глаза, будто он попросил подождать до завтра. Едва Генрих отдал монеты – развернулась и зашагала по тротуару, уверенная, что он не отстанет. Локомобиль оказался карминно-красным, сверкающим, как елочная игрушка. Шофер распахнул перед ними дверцу. Незнакомка нырнула внутрь.
– Знаете, – сказал Генрих, устраиваясь рядом с ней на мягком диванчике, – все-таки это мало соответствует моим представлениям о правилах конспирации.
– Какая конспирация, фон Рау? Окститесь! Я просто вас подвезу.
– Вы сотрудница посольства?
– Еще чего! Я всего лишь подданная империи. Иногда меня просят об одолжении.
– Как вы узнали про чертополох?
– Это допрос?
– Невинное любопытство.
– Полчаса назад была в гостях по соседству. Со мной связались. Передали мне ваш портрет. Попросили вас встретить и показать колючку. Я вышла и стала ждать. Удовлетворены?
– А если бы я вас не заметил? Проехал мимо?
– Не заметили бы? Меня?..
В ее голосе было столько недоумения, что Генрих едва сдержал смех. Сейчас, когда они сидели, уставившись друг на друга, он мог хорошо рассмотреть лицо своей собеседницы – не слишком красивое, если судить по канонам Девятиморья, но из тех, что запоминаются сразу. Резко (даже, пожалуй, хищно) очерченные высокие скулы, плотно сжатые губы, пронзительно-синий взгляд. Ей было лет тридцать пять, при этом – ни малейших следов омолаживающей светописи.
– Вы правы, сударыня, – сказал Генрих, – проехать мимо вас невозможно. Но мы в неравном положении. Вы меня знаете, я вас – нет.
– Меня зовут Ольга Званцева.
– Очень приятно, фрау Званцева.
– Слушайте, Генрих, – она скривилась, будто разгрызла стручок острого перца и закусила лимоном, – я, во-первых, не замужем, поэтому не «фрау», а «фройляйн». Но «фройляйн» в моем возрасте звучит, согласитесь, как тонкое издевательство. К тому же мою фамилию вы произносите с таким акцентом, что слушать тошно. Будто гвоздем по стеклу скребете. Зовите уж лучше Ольгой.
– С превеликим удовольствием, Ольга. Вы сказали, что должны меня отвезти. Имелось в виду – в посольство?
– Ну а куда же? В цирк лилипутов?
– Знаете, я уже ничему бы не удивился. Но очень рад, что герр посол меня примет.
– Если и примет, то вечером. Сейчас он, насколько я слышала, в министерстве. Впрочем, меня это не касается.
– Вечером так вечером. Подожду…
Он осекся. Их локомобиль как раз разворачивался, в окне мелькнул перекресток, а за ним – та часть аллеи, где жилых домов уже не было, а была лишь дорога, обсаженная пресловутыми кедрами и ведущая непосредственно к клинике. И вот оттуда, с той стороны, выехал механический экипаж с эмблемой Третьего департамента.
В первый момент Генрих испугался, что это – по его душу, но экипаж, свернув направо, скрылся из виду. Что же могло понадобиться ищейкам в заведении для душевнобольных?
Может, проверить?
На первый взгляд идея была дурацкая, но и рациональное зерно в ней тоже имелось. Контора сейчас расследует взрыв, на это брошены все ресурсы. И если кого-то из сотрудников прислали сюда, то можно об заклад биться – это связано с тем же делом. А Генриху нужны любые зацепки. Ведь неизвестно еще, как сложится беседа с посольскими. Выслушают его, например, да и выставят за ворота. В такой ситуации шансами разбрасываться нельзя, даже самыми призрачными.
– Ольга, – сказал он, – раз точное время нам не назначено, то давайте заедем в клинику. Это может оказаться полезным.
– С какой стати?
– Просто поверьте. Мы добудем новые сведения. Посол вас похвалит.
– Похвалит? Серьезно? Может, еще поцелует в лобик?
– Выдаст премию. Вручит грамоту. Спляшет для вас вприсядку. Не знаю, как еще у вас принято выражать благодарность…
Он говорил, а из-под его ладони расползалось по сиденью пятно мерцающей изморози. Ольга, заметив это, прошипела:
– Не смейте портить мне интерьер!..
– Видите, я волнуюсь. Теперь понимаете, насколько все это важно?
– Фон Рау, – сказала она, – я знаю вас пять минут, а мне уже хочется вас убить. Другие тоже так реагируют?
– Нет, они начинают позже. Дня через три.
Пока они препирались, локомобиль остановился на перекрестке, пропуская чью-то карету, запряженную цугом. Ольга, приоткрыв дверцу, высунулась наружу и крикнула шоферу:
– Поезжай прямо! К лечебнице!
Снова плюхнулась на диванчик:
– Довольны?
– Нет слов.
– И на том спасибо.
Здание клиники неожиданно напомнило Генриху родную контору – такое же уныло-приплюснутое, в три этажа. Только липы перед входом отсутствовали. Да и вообще любая растительность, за исключением газонной травы, в радиусе сотни шагов была заботливо выкорчевана – наверное, чтобы у сидельцев не возникало соблазна вышибить лбом решетку и спрятаться в ближайших кустах.
– Ольга, вам лучше подождать в экипаже.
– Ценю ваше мнение. Но, может, я сама решу, что мне делать?
– Как угодно. Тогда идем.
Вход, вопреки ожиданиям Генриха, не охраняли звероподобные санитары. Приемный покой напоминал скорее бюро – шкафы с картотекой и напольная кадка с араукарией. За стойкой восседала строгая дама в целомудренной блузке.
– Здравствуйте. – Генрих достал жетон. – Здесь только что были мои коллеги. Так получилось, что возникли еще вопросы. Подскажете нам дорогу?
Дама покосилась на Ольгу, поджала губы, но возразить не решилась. Величественно кивнула:
– Наша клиника неукоснительно придерживается курса на содействие государственным органам.
– Мы это ценим, – заверил Генрих.
– Присядьте, пожалуйста. Вас проводят через минуту.
Сопровождающий оказался молодым человеком при галстуке, в накрахмаленном белом халате и с безупречным пробором.
– Что-то случилось? Мне казалось, наш отчет был вполне подробным.
– Новые обстоятельства. Ситуация меняется быстро.
– Да-да, я понимаю. Прошу вас.
Он повел их по широкому коридору. Полы устилал коричневатый линолеум, светили белые лампы. Некоторые двери были распахнуты, виднелись обширные помещения с рядами коек вдоль стен. Тощий субъект, одетый не то в уродливую пижаму, не то в рубаху навыпуск, уставился на Ольгу через порог. Хотел шагнуть ближе, но насечки на притолоке мигнули, и субъект отшатнулся.
