Едва не теряя сознание и натыкаясь на все углы, кинулся в ванную, схватил оставленный там нож-скальпель. Боясь даже глянуть в зеркало, на ощупь приставил лезвие к основанию стебля. Надавил, подвывая от боли, но все-таки поддел корень. Схватил его и дернул что было сил.
Выдранный стебель корчился в раковине, как поджаренная змея, истекал сукровицей. Генрих смотрел, задыхаясь от омерзения, но не в силах отвести взгляд. Перед ним было то, что перекрыло ему некогда доступ к дару.
Корчи наконец прекратились. Побег съежился, высох и рассыпался серым тленом.
Туда ему и дорога.
Генрих с облегчением поднял глаза и только теперь заметил, что с зеркалом тоже не все в порядке. Его поверхность стала темной и непрозрачной. Она маслянисто поблескивала, как целлулоидная пленка для светограмм. Удивленный Генрих зачем-то ковырнул ее скальпелем.
Точка, куда уперлось острие, засветилась, от нее во все стороны разошлись изломанные лучи. У Генриха привычно возникли ассоциации с трещинами на льду. И едва он сообразил, что впервые за двадцать лет видит все это без очков, как «лед» раскололся, и поток чернильного света хлынул наружу, обжигая, ошпаривая, сводя с ума мучительным жжением…
Генрих пришел в себя на кровати.
Сел. Пощупал кожу на лбу – она была мокрой от пота, но совершенно гладкой.
В окно скребся робкий зимний рассвет.
Насечки на раме жирно мерцали.
Генрих взял графин с тумбочки, присосался к горлышку. Вода стекала по подбородку, ласково щекотала.
Значит, сработало?
«Чернильное» зрение вернулось к нему, но радоваться не было сил. Так же как и желания разбираться, что из ночных видений было сном, а что – явью.
Теперь он еще немного поспит, но уже без всяких кошмаров. Даже наоборот – разум, переварив ударную дозу света и оправившись от первого шока, способен к неожиданным озарениям. Возможно, именно сейчас он сложит все накопленные зацепки и факты в одну картину. И Генрих увидит, в чем состоит план Сельмы.
Но увидел он совсем не то, чего ожидал.
Глава 19
– Эй, братец! Узнаешь меня?
– А как же, сударь! – Белобрысый возница приподнял картуз и осклабился. – С вокзала вас вез. Недели две тому, если не ошибаюсь.
– Не две, а три с лишком, – поправил Роберт фон Вальдхорн. – Задержался я тут у вас, пора и честь знать.
– К поездам, стало быть, желаете? Домчу с ветерком.
– Ну-ну, не завирайся уж слишком. Помню я твою колымагу. Можешь не гнать, времени еще много.
Зной за эти дни не ослабел ни на градус – так и висел над округой удушливо-пыльным пологом. Солнце ярилось, небо вылиняло почти добела, облака попрятались где-то за горизонтом.
– Забавно, – сказал Роберт вознице, – опять ты мне попался. Полагаешь, к удаче?
– И не сомневайтесь, сударь! Я утром сюда клиента привез, а обратно – нет желающих, хоть ты тресни. Жарища, все по домам сидят. Думал уже, порожняком придется трястись. А тут вы. Ну, думаю, свезло так свезло…
Дрожки тащились той же дорогой, что и три недели назад, только теперь в обратную сторону. Мимо чахлой рощицы, через мост. Обогнули пригорок, подкатили к домику у развилки, и Роберт заволновался, увидев, как на крыльцо вышла девушка в простом платье.
– Притормози-ка, братец.
Кучер послушно натянул вожжи.
– Загляну еще разок к вашей травнице, – сказал барон, вылезая из экипажа. – Водица у нее – просто чудо. Сказочный эликсир.
Хозяйка спустилась с крыльца и скрылась за высоким кустом шиповника. Роберт, пройдя через лужайку, свернул туда же. Теперь с дороги их видно не было. Стояла вязкая тишина, лишь где-то в траве стрекотал кузнечик.
– Ты не приехал ночью. – Она подняла глаза.
– Прости, прости! – Он схватил ее ладонь, поднес к губам. – До утра сидели с наместником, разбирали бумаги – он зануда первостатейный, вцепился совершенно как клещ… Я готов был на стенку лезть, но так и не вырвался; ты же знаешь, это дело такого рода… Впрочем, что я несу, тебе это неинтересно…
– Погоди, я должна спросить. Помнишь, ты говорил… – Она запнулась, нахмурилась.
– Помню, конечно, помню! Все, как я обещал. Вот адрес и ключ, там маленький домик с садиком, оплачен на год вперед… Тебе понравится, вот увидишь, а я приеду осенью на неделю или даже на две… И деньги возьми, на первое время хватит… Ну, перестань, не плачь… Я ведь тебе предлагал в столицу, а ты уперлась…
– Я не плачу. На что мне твоя столица? Или, может, замуж решил позвать?
– Я… я бы хоть сейчас, но…
– То-то же. – Она вдруг улыбнулась – светло и без всякой горечи. – А раз так, то и нечего мне туда. Здесь-то я при деле – соседи вон всегда с уважением. Опять же за бабкой надо приглядывать. А там? Сидеть одной, как курица на конюшне? Нет уж, спасибо. Так что езжай-ка, сударь, и пораскинь мозгами – нужна ли тебе девчонка из хаты, соломой крытой? А осенью, коли надумаешь, возвращайся. Тогда, глядишь, и домик твой пригодится. С садиком.
– Не хочу ехать… – Он целовал ее жадно, гладил по волосам. – Бросил бы эту столицу к чертям собачьим, но ведь не выйдет… И так уже его высочество пишет – почему, мол, так задержался? Надоело, честное слово…
– Ну-ну, – она мягко приложила ладошку к его губам, – так ты, сударь мой, и до бунта договоришься. Скажешь потом – задурила голову ведьма деревенская, хитрая…
– Задурила, а как же? Натурально с ума свела…
– Всё-всё… Отправляйся, не трави душу.
Она высвободилась, отступила на шаг, поправила платье. Роберт смотрел на нее, переводя дыхание.
– Возьми вот. – Она протянула ему баклажку. – И кучера угости. Чтобы болтал поменьше… Да не смотри ты так! Пейте оба – не помрете уж как-нибудь. Просто он позабудет, что по дороге было, а ты – совсем даже наоборот. Будут тебе сегодня сны на прощанье сладкие…
Когда повозка скрылась из виду, хозяйка вернулась в дом. Присела к столу, подперла кулачком щеку и надолго задумалась. Ставни были прикрыты. Прохладная полутьма терпко пахла шалфеем, тимьяном, мятой.
– Яна! – Из смежной комнатки донесся надсадный кашель.
– Иду, бабуля.
Старуха лежала в дальнем углу – иссохшая, с запавшими глазами и заостренным по-птичьи лицом. Узловатые пальцы комкали покрывало.
– Ближе подойди. Сядь.
– Что такое, бабушка? Плохо?
– Опять твой хлыщ приезжал?
– Да, – сказала Яна спокойно. – Но теперь уж долго его не будет.
– Сбежал-таки?
– Говорит, до осени.
– Ишь ты. А с этим как? – Старуха, протянув костлявую руку, прикоснулась к животу внучки. Прикрыла глаза, прислушиваясь к чему-то. – Сказала ему?
