Через неделю великий князь Ярослав Ярославович выступил со своей ратью обратно во Владимир.
Новгородский пожар
Михей-медопей провожал грустным взглядом уходящие суздальские полки. Михей всей душой сейчас был среди дружинников, которые ехали на конях вместе со своим князем и пренебрежительно смотрели на простой люд. Однако его служба князю сильно отличалась от той, что несут ратники.
Великий князь не обижал своего верного слугу. Вряд ли кто из простых людей мог подумать, что на самом деле Михей-медопей боярин и владеет он огромным куском земли во Владимирских землях. Туда Михей никогда не приходил. В тереме, срубленном два года назад, жила его семья, старший сын служил у князя в дружине, а жена, происходившая из бедной крестьянской семьи, разодета в меха и занимается рукоделием. Достойная награда за службу.
Сложно было сказать, рад ли Михей подобному ходу событий. Старый ратник просто выполнял свой долг и не старался ни о чем задумываться. Хотя иногда ему казалось, что он выполняет неблагодарную работу, некоторые моменты которой он не забудет никогда.
Хорошо живётся Аркаше и Забаве. Они не служат никому. Они действительно скоморохи, и главная их задача – набить живот. Просто работать не хотят, вот и кривляются. Да и паренёк Четвертак тоже в их породу пошёл. Труду кривляние предпочитает.
Князь приказал сделать нечеловеческое зверство. Михей понимал, что ему предстоит испачкать руки свои в крови. Много крови придётся пролить, чтобы выполнить волю великого князя Ярослава. В этот раз одному ему не справиться. Придётся использовать своих друзей скоморохов.
– Эй, Аркашка, дуй сюда, – скомандовал он.
– Что ты, дядька Михей? Дело какое?
– И ты, Забава, иди сюда. Нечего на ратников пялиться, они тебя в жены всё равно не возьмут.
Четвертак сам подошёл к Михею.
– Пойдёмте-ка с глаз людских уйдём. Мне поговорить с вами нужно о деле.
Все переглянулись. Если Михей-медопей зовёт о деле поговорить, значит, можно будет разжиться немалыми деньгами.
Вся компания свернула в один из переулков, где и расположилась прямо на травке напротив одного из хозяйств. У хозяев то, что скоморохи расположились недалеко от их дома, никакой реакции не вызвало.
– Ну, друзья мои закадычные, дело у меня к вам денежное. Думаю, после этого дела не быть нам больше скоморохами.
– А кем станем? – весело спросил Аркаша-распиваша. – Будем боярами могучими, а Забаву замуж за князька какого выдадим. Они ведь теперь полюбили простонародных баб, что им потешниц не полюбить. Скажи, Забава?
Михей-медопей сделал вид, что с презрением относится к Аркаше и хочет поговорить серьёзно и без шуток.
– Ладно, дядя Михей, выкладывай, что за мысль у тебя? И кем мы станем?
– Богатыми мы станем, Аркашка. Что скажете? Но дело грязное сделать предстоит.
Когда Михей-медопей говорил это, то понимал, что «грязное» – это мягко сказано.
– Куда уж более грязное, чем жизнь наша, – вмешалась Забава, – я знаешь, как в грязи вывалялась? На пять судеб хватит. Если дело денежное – надо за него браться.
– Обратился ко мне один знакомец на улице, он помощи нашей попросил. Сулит нам по кошельку золотых монет, а в подтверждение дал вот это.
Медопей показал своим подельникам золотой перстень с драгоценным камнем.
– Знаете, сколько стоит один только перстень? – спросил он у них. – А у него все руки в кольцах. Деньги у него водятся. Так что по поводу кошельков с золотом он нам не врёт.
– А что сделать-то мы должны?
– Злодеяние великое, Забава. В день ветреный Новгород поджечь.
– Так ведь люди православные умрут! Кто злодейство такое замыслить мог только! – возмутился Четвертак.
– Вот и я про это сказываю. Верну, пожалуй, перстень, пусть других ищет на дело гнусное.
Медопей убрал перстень и внимательно посмотрел на своих сотоварищей. Михей сразу приметил, как загорелись глаза у Аркаши и как сильно у Забавы желание наживы борется с совестью.
– Не спеши ты, дядька Михей, колечко отдавать, – сказал Аркаша, – ну не мы, так кто другой Новгород подпалит и деньги получит! Давайте сами дело сотворим!
– Людей невинных жалко, – сказал медопей, – но если посмотреть с другой стороны? Мы подожжём только Нервенский конец, а после сами и позовём тушить пожар. Как говорится, и волков накормим, и стадо сбережём.
– У меня дом сгорел в давние времена, – грустно сказала Забава, – вся семья умерла. Муж и детки малые в пламени и дыму задохнулись. Я лишилась всего. И была тогда я вовсе не Забава…
– То-то, Забава, – перебил её Аркаша, – мы хоть часть людей спасём. Подпалим город в ветреный день и сами на помощь позовём. Другие просто подпалят и смотреть будут. А ты жизнь новую начнёшь. Детишек-сироток возьми на воспитание.
– Ну, ежели так, то и вправду лучше дело сделать, – сказал Четвертак, – мы хоть часть людей спасём.
Как быстро они нашли оправдание злодейству, подумал Михей-медопей. Кошелёк с золотом уже мерещится им, и не о людях православных думают они, а о золоте и жизни новой.
Всего через четыре дня после этого разговора поднялся сильный ветер. Все четверо поджигателей сидели у небольшого костерка, разведённого прямо на улице.
– Ну, пойдём дело злое творить, – грустно сказал Михей.
– Не злое дело, а сотворим каплю зла, чтобы получилось благо. Смотри, вон ветер тучи сгоняет. Пойдёт дождь и затушит пожар.
– Дождь пожар не потушит, – тихо, почти неслышно сказала Забава. – Уж я-то знаю. Я-то знаю.
С нелёгким сердцем каждый взял по три факела и все разошлись на четыре сотни Нервенского конца.
В городе вспыхнуло сразу двенадцать домов. Ветер быстро раздувал пожар, и огонь перебрасывался с дома на дом.
Забава с ужасом смотрела на пламя, а после не выдержала и бросилась тушить.
– Что я наделала! Меня же за это Бог не простит! – причитала она, но её никто не слушал.
Горели и простые дома, и терема. Люди сгорали заживо, а пожар всё разрастался. Чёрные тучи стояли над городом, но ни капли не упало с неба. Сильный ветер бросил пламя и на купеческие суда, стоящие на пристани. Забава вела себя отчаянно, пытаясь вытащить из пожара людей. Она смело зашла в горящий дом и, несмотря на то, что огонь обжигал её, помогла одной женщине вывести из пламени детей.
– Спаси тебя Господь!
Забава не стала выходить из этого дома, а села в комнате, куда ещё не добралось пламя, и тихо запела колыбельную, качая пустую кроватку.
– Жаль, не увижусь я с семьёй своей больше никогда, ни в этом мире, ни на том свете. Они, наверное, в раю, а меня этот вот огонь поджидает. Жаль, что в тот день не сгорела я вместе с ними. После их смерти всё равно не жизнь, а срам один был.
