Голубевская жила на последнем, семнадцатом этаже. Точнее, на двух последних.
– Второй ярус у нас ещё в стадии ремонта, мы недавно эту квартиру купили, – сообщила она, заметив, что я уставился на винтовую лестницу в прихожей. Затем, одарив меня улыбкой Моны Лизы, добавила: – Молодец, что пришёл.
Выглядела она потрясно – в чёрных атласных шароварах и серебристой маечке с открытой спиной. Я аж присвистнул.
Вся компашка – отсутствовал только Дота – расположилась в огромной гостиной. Сидели кружком, прямо на полу, на белом длинноворсовом ковре, потягивая Asahi. В середине – чёрный столик на коротеньких ножках. Закуска соответствующая: суши да роллы. Я сразу приуныл. Потому что после тренировки проголодался так, что все внутренности выли. Дома перекусывать не стал, памятуя о вчерашней тележке Голубевской, доверху набитой продуктами. Так что я никак не рассчитывал нарваться на эти финтифлюшки, тем более японскую кухню не люблю абсолютно. Рису я всегда предпочту картошку. Сыру – колбасу. Морепродуктам – мясо. Про сырую рыбу и водоросли вообще молчу.
– У вас тут что, japan party?
– Ну, что-то типа того… – улыбнулась Голубевская.
– Предупреждать надо.
Улыбка тотчас угасла.
– Тебе не нравится?
– Не, всё супер. Но будет ещё лучше, если ты сделаешь мне бутер с колбасой.
– Наташка, на меня тоже сделай, – попросил Мальцев.
– И на меня, – присоединился Сачков.
Она засмеялась. Уплыла на кухню.
– Ничего вы не понимаете, – изрёк Яковлев, ловко цепляя палочками чёрно-белую загогулину. – Суши – это м-м-м… пища богов. Вот мы когда в Японии с предками были…
Слушать его я не стал, а решил осмотреться. Сунулся на кухню, где хозяйка нарезала копчёную колбасу.
– У тебя апартаменты ого-го! Устроишь экскурсию?
– А как же бутерброды?
– Ну а куда они денутся? – И я протянул ей руку.
Она чуть поколебалась, но взяла меня за руку. Пальцы у неё были холодные, почти ледяные, что странно – тепло ведь дома, даже жарко.
– Здесь папин кабинет, – она распахнула дверь в небольшую комнату с массивной мебелью под старину. Правда, я в таких вещах мало смыслю, может, и правда там был настоящий антиквариат.
– Там родители спят, а здесь живу я.
Её комната оказалась полной противоположностью отцовского кабинета. Сплошь чёрное стекло и металл. Тёмно-серый, с хаотичными разводами диван, и чуть светлее – шторы. Ковёр – под зебру. Обои белые, с чёрными абстракциями. Фото и постеры на стенах и те чёрно-белые.
– У тебя здесь прямо пятьдесят оттенков серого.
Голубевская хихикнула.
– А ты читал?
– Вот ещё!
Холодные пальцы в моей ладони потеплели. Она повернула ко мне лицо, так близко, что я почувствовал её дыхание. Мы замерли, глядя друг другу в глаза. Ещё бы секунда, и… Но в последний момент она отстранилась. Импульс стих.
– Да, мне нравится всё… монохромное.
Не спорю, впечатляло. Стильно. Модно. Но… малость смахивало на офис. Сразу вспомнилась Алёнкина комнатка – три метра вширь и столько же в длину. Старая мебель, красно-коричневый ковёр на стене и целый ворох мягких игрушек. Убогонько, конечно, а уютно. Невольно ощутил укол вины, но тут же вразумил себя: с какой стати? Ну переглянулись. Что такого? Подумаешь. И потом, Дубинина сама виновата: последнее время меня нещадно динамит. А я что, терпеть должен?
– Ладно, пошли к народу.
– … И ещё они там постоянно кланяются. Вообще все, – Яковлев как раз заканчивал свою историю про японцев.
– Всё, Тёмыч, ты меня вдохновил. После школы еду в Японию, – объявил Сачков.
– Ты же японского не знаешь, – фыркнула Потанина. – Что ты там делать будешь?
– Кланяться буду.
В гостиную вернулась Голубевская с блюдом в руках, и мы дружно накинулись на бутерброды.
Первым окосел Артём Яковлев – говорю же, эти роллы – не закуска, а ерунда. Остальных тоже вскоре развезло. Одна Голубевская смотрела на всех незамутнённым взором и по большей части хранила молчание.
Мальцев ни с того ни с сего ударился в раскаяние:
– Ты это… про тот случай с рефератом по физике забудь. Непонятки вышли. Мы ж не думали… не хотели…
– Да, не хотели, мы же не знали, что ты – звезда, – вяло хихикнул вконец разомлевший Яковлев. Мальцев на него беззлобно цыкнул.
– Не обращай внимания. Только всё равно не понимаю, чего ты с этим Чибисом связался…
– А чем он плох? – спросил я с вызовом.
– Да тем, что лох, – встрял Сачков.
Рифму заценили, посмеялись.
– Попридержи язык, – осадил я его, но не зло, больше для собственного успокоения. Не хотелось конфликтовать, даже с Сачковым. А положа руку на сердце, с Мальцевым, да и с Яковлевым тоже, мне было гораздо интереснее общаться, чем с Максом. И тут ко мне привязалась Потанина.
– Пофиг на Чибиса. А вот скажи, ты что, правда с Дубининой встречаешься? – спросила она таким тоном, будто большего абсурда в жизни и быть не может.
Я напрягся и, не знаю почему, уставился на Голубевскую. Та смотрела на меня серьёзно и выжидающе.
– А с какой целью интересуешься? – попробовал я увильнуть.
– Просто интересно.
– Нам всем интересно, – поддакнул Сачков.
– Не, серьёзно. Секрет, что ли? – сразу оживился Мальцев. – Мы вот с Веркой… и не скрываем этого.
Он чмокнул её в висок, точно подтверждая свои слова.
Отвечать не хотелось. Да и что тут ответить? Я сам толком не знал, какие у нас отношения. Не мог разобраться, что я к ней чувствую. Вот с Ингой всё было просто и понятно. То есть не просто, конечно, но понятно, а с Алёнкой – полная неразбериха. Особенно теперь.
– У нас с ней просто дружеские отношения и всё, – наконец сказал я.
– Ну и слава богу! – воскликнула Потанина и обернулась к Сачкову: – А ты трындел, что Олег с Дубининой ходит. Вечно мелешь что попало.
– Да все в школе так думают, – начал оправдываться Сачков.
– Все думают, – передразнила его Потанина и с победным видом добавила: – А я сразу говорила, что не мог он клюнуть на эту моль.
– Может, сменим тему? – включилась в беседу Голубевская.
Я мысленно поблагодарил её за это. Потому что обсуждать Алёнку было неприятно, и потом, как бы я ни убеждал себя, что всего лишь сказал правду, всё равно чувствовал себя каким-то предателем…
Разбрелись сильно за полночь, только Потанина осталась. Я тоже засобирался домой, но у дверей меня тормознула Голубевская:
