Папа мельком глянул на них и кивнул, Клаудия предложила Пандоре руку, фотограф засверкал вспышкой. Мама присела рядом с Конфеткой и улыбнулась, и на минуту мне показалось, что все будет хорошо. Пандора будет веселиться со всеми остальными. Большеротиха растворится с бокалом шампанского в толпе других мам и нянечек на том конце гостиной. Но вот мама повернулась в их сторону. Внимательно смотрит. Встает, щеки у нее пунцовые.
— Сюзи, — предупреждает Роуз Мэй, глядя на журналистов и фотографа из «Привет, звезды!».
Но мама вообще ее не слышит.
— Кто тебя позвал? — прошипела она.
Большеротиха не двинулась с места и посмотрела на папу.
— Пошла отсюда! — завизжала мама, и все чуть не подпрыгнули.
Кто-то из девочек заплакал.
— Пошла отсюда вон со своим поганым мышонком!
Пандора тоже заплакала, спрятав лицо в одеяле, и я спешу за ними обратно в холл.
— Не плачь, Пандора, ты ни в чем не виновата, — бессвязно проговорила я.
Возле лестницы лежит кучка наших новых медведей, вытащенных из коробок. Я схватила свою панду:
— Вот, возьми с собой домой в подарок.
Я успела, пока ее тащили к машине, сунуть ей в руки панду.
ГЛАВА 11
ДОЛЯ
— Где моя маленькая звезда сцены? — крикнула мама, открывая входную дверь.
Я ничего не ответила.
— Доля?
Мама вошла в гостиную и остановилась:
— Доля, что случилось?
— Ничего, все в порядке, — пробормотала я в ответ.
— Глупенькая, что сидишь сгорбившись? Обними меня! Разве ты не рада, что я рано вернулась домой? Луэлла просто ангел — согласилась зайти к моим двум последним старушкам.
Я неловко встала и разрешила себя обнять, хоть мне не хочется. Я боюсь, что от объятий только сильней разревусь. Ей не терпится расспросить о сегодняшнем концерте, но в то же время она видит, что что-то не так.
— Рассказывай все, родная, — тихо сказала мама. И вдруг она вздрогнула: — Что с твоей курткой? Ее украли?
— Вон она, на стуле висит.
— Тогда что случилось?
— Ничегошеньки.
— Ты нервничаешь перед вторым концертом? Не волнуйся, дорогая. Как только выйдешь на сцену и начнешь петь, сразу перестанешь.
— Не перестану.
— А я буду с наслаждением смотреть твое выступление.
— Нет, не будешь. Я не выйду сегодня на сцену.
— Что?
— Мам, не надо на меня так смотреть. Я не буду сегодня петь. Ничего не случилось, давай забудем об этом идиотском концерте и выпьем чаю.
И я пошла на кухню ставить чайник.
— Кто сказал, что ты не будешь выступать?
— Я сказала.
— Ты спела?
— Да.
— И?
— И ничего.
— Милая моя, ты забыла слова?
Я с укоризной посмотрела на нее.
— Доля, я так не могу! Рассказывай, что случилось! У тебя сорвался голос? Ты не смогла допеть? Дорогая, я жду подробностей!
Я поставила две чашки и две тарелки на стол. Мама принесла белую коробку. Я заглянула внутрь. Пирожное с розовым кремом и клубничкой наверху. Это из дорогой французской пекарни возле рынка. Мы часто останавливались возле витрины и играли в игру «кто бы что выбрал». Я каждый раз думаю-думаю и выбираю пирожное с клубникой.
Клубника размывается, пирожное плывет волнами. Я заплакала, хотя сдерживалась изо всех сил.
— Я не стала победительницей, мама, — прошептала я.
— Не страшно, дорогая. Как будто это имеет значение, — храбро сказала мама. — И кто же победил?
— Девчонка одна, Ангелина.
— Какое красивое имя.
— Зато сама она не очень.
— Но поет хорошо?
— Она не пела — танцевала.
— Значит, ты заняла второе место?
— Нет. Я вообще никакое место не заняла. И это нечестно! — Я разрыдалась в голос, как маленькая. — Мама, я хорошо спела, я знаю, но мне никто из ребят не поставил высоких оценок, потому что я новенькая, и не вхожу ни в какую банду, и меня не любят.
Я реву все громче и все ужасней, даже сопли потекли. Я закрыла лицо от стыда.
— Милая, как жаль. Ужасно. Глупо. Они нарочно ставили низкие оценки? Как же тогда мистер Робертс подбирал жюри? Что он за учитель такой, если не может справиться с детьми? И что за подлые и гнусные дети такие, если нарочно занижали баллы?
Мама пытается держать себя в руках, но, готовя чай, чашки на стол ставит с грохотом.
— Я не уверена, что они снизили мне оценку, потому что они плохие. Может, все дело в том, что я плохо пела.
— Чушь собачья, ты прекрасно поешь.
— Да, но ты моя мама, ясное дело, что ты так скажешь.
— Так скажет каждый, кто услышит тебя на концерте.
— Никто меня не услышит. Я не буду петь. Бессмысленно. Будет то же самое. И это просто ужасно. Они друг друга толкали в бок и смеялись надо мной, а Ангелина мне такое сказала…
— Вот поэтому и надо идти на концерт с высоко поднятой головой. Ты споешь песню и вложишь в нее всю душу. И мне совершенно плевать на то, как они за тебя проголосуют. Ты споешь песню с твоим именем. Я хочу, чтобы ты спела ее для меня, Доля. Она столько для меня значит. Пожалуйста.
Мама посмотрела на меня большими глазами и так сильно сжала мою руку, что я не смогла вырваться.
— Пожалуйста, — повторила она. — Это такая малость. Ты же знаешь, что я всегда тебе разрешаю делать то, что тебе нравится. Но сейчас в первый раз прошу тебя исполнить мою просьбу, я тебя просто умоляю.
— Мама, хватит. Ладно.
— Ура! — торжествующе сказала мама, вытерла мне слезы и пальчиком коснулась моего носа, словно мне три года.
— Мама!
— Все, пьем чай, а ты ешь свое пирожное. И только попробуй скажи, что не хочешь есть. Оно стоит кучу денег.
— Я съем, но только ты тоже попробуешь.
— Я откушу кусочек. А потом приму ванну и переоденусь. Как ты думаешь, моя голубая блузка хорошо на мне сидит или у нее слишком глубокий вырез?
— Мам, не важно. Какой-то паршивый концерт, и я выступлю паршиво, это будет не вечер, а сплошная пытка. Мне все равно, что ты наденешь. Хоть в мусорный пакет нарядись. Можешь в него спрятаться с головой, чтобы никто не понял, что ты имеешь отношение к девочке, которая так плохо поет.
Мама надела голубую блузку. Вырез и правда смотрится глубоким. Раньше она носила ее со специальным поддерживающим лифчиком, было очень привлекательно. Но сейчас подчеркивать уже нечего. Ключицы торчат, даже ребра видны. Мама подпоясала свои лучшие джинсы, но они ей все равно так велики, что чуть не сваливаются.
