По другой стороне улицы плыла Джулия — одна, с оранжевым замшевым рюкзачком, на голове широкая оранжевая замшевая лента в тон рюкзачку.
Наверное, в Швейцарии это последний писк моды, ленточки в тон рюкзачкам, подумала я.
— Вы про швейцарскую мисс? — Я сгребла пару булочек и опустила в пакет, стоявший у моих ног. — Никакая она мне не подружка!
Его губы медленно растянулись в улыбке.
— Швейцарская мисс? Неплохо сказано. — Он еще немного поглазел на улицу, затем встал. — У тебя острый язычок, ты это знаешь?
Я пожала плечами, продолжая считать, но на самом деле мне было приятно. Комплимент от Джимми был большой редкостью. Пересчитав булочки, я завернула бумажный край и отволокла пакет за прилавок. Джимми к тому времени уже скрылся в подсобке. Аннемари хихикала над какой-то шуткой Колина.
С тех пор как мы с Колином прижались друг к другу лбами, я чувствовала себя немножко странно, когда на него смотрела. Но по-хорошему странно, а не по-плохому.
— Восемьдесят! — выкрикнула я, чтобы Джимми услышал. — Как в аптеке!
— Может, завтра больше повезет! — крикнул он в ответ.
Колин глянул на меня и усмехнулся, отчего у меня внутри что-то дрогнуло и как бы поплыло.
— Он спит и видит, чтобы булочек не хватило. Ты как-нибудь возьми да выкинь втихаря одну, сделай ему подарок.
— Не слушай его, Миранда, — сказала Аннемари. — Ему лишь бы опять втянуть тебя в историю.
Но хотя она обращалась ко мне, смотрела она на Колина, и лицо у нее было такое, как будто у нее внутри тоже что-то поплыло.
Грязное
Перед уроком мы с Аннемари зашли в туалет на четвертом этаже. Она сказала, что хочет еще раз помыть руки после всей этой индюшатины.
— А сегодня было ничего, — сказала она, глядя на себя в зеркало и причесывая волосы пятерней. — Жалко, что большая перемена — всего сорок минут.
— А мне было скучно, — ответила я. — Ненавижу считать булки.
Она рассмеялась:
— Зато у тебя, по крайней мере, хотя бы руки не пахнут химической индюшкой!
Зато тебе, по крайней мере, можно прохлаждаться у прилавка с Колином, подумала я. А мне приходится бегать в супермаркет, оттирать какую-нибудь грязюку и вести беседы с мистером Желтые Подмышки.
— Идем скорее, — сказала я. — Есть очень хочется.
Джулия стояла за дверью класса. Можно было подумать, что она нас поджидала.
— О нет! — воскликнула она и трагическим жестом указала на локоть Аннемари. — Какой кошмар, Аннемари! Твой любимый бирюзовый свитер! Вот бедняжка!
А мама еще говорит, что это у меня драматичный взгляд на жизнь!
Аннемари покосилась на свою руку. Рукав был слегка запачкан горчицей. Я и не догадывалась, что это ее любимый свитер.
— Ничего, — махнула рукой Аннемари. — Папа выведет пятно.
Джулия прислонилась спиной к стене и поправила свою оранжевую ленту.
— Одного я не пойму: с чего ты вообще вздумала работать? Неужто тебе деньги нужны? — Тут она покосилась на меня. — И еще, ты только не обижайся, Аннемари, но местечко это довольно гнусное. Я там однажды даже таракана видела!
— Местечко как местечко, — сказала Аннемари. — Мне нравится.
— А этот урод, который там работает?
— Ничего он не урод! — не выдержала я. — И с чего ты взяла, что он там, — я изобразила в воздухе кавычки, — «работает»? Он хозяин заведения!
— И мы не получаем денег, — тихо произнесла Аннемари. — Только сэндвичи.
— И шипучку! — Я потрясла в воздухе банкой «Спрайта».
— Потрясающе, — сказала Джулия, обращаясь только к Аннемари, как будто меня там не было. — С каких пор тебе можно сэндвичи и газировку?
Аннемари слегка поморщилась.
— Ничего страшного.
— Ничего страшного? — повторила Джулия. — Ну ладно…
Мистер Томпкин подошел к двери:
— Вы почему не в классе? Самостоятельное чтение началось пять минут назад!
Входя в класс вслед за Джулией, я прошептала на ухо Аннемари:
— Понятно, почему ты больше не хочешь с ней дружить. Она так тебе грубит!
Аннемари замялась, потом пробормотала:
— Да… иногда.
И мы расселись по местам. Мистер Томпкин оставил у меня на парте книжку. Он все пытался увлечь меня чем-то новеньким. На обложке была девочка воинственного вида на фоне каких-то высоток. Я отодвинула бойкую девицу подальше, достала мою книжку и раскрыла ее наобум — интересно, где я приземлюсь.
Мег была на планете Камазоц, и одинаковые мальчишки перед одинаковыми домами играли одинаковыми мячами, которые одновременно подпрыгивали и одновременно били о землю. Потом все дети разом, в один миг, подхватили мячи и разошлись по своим одинаковым домам — все, кроме одного мальчишки. Он остался на улице один-одинешенек, его мячик покатился по мостовой, в дверях показалась мама, в ужасе огляделась, схватила малыша и потащила в дом.
Одинаковые дома. Могу себе представить, как возмутило бы это нашего мистера Томпкина. Не успела я додумать эту мысль до конца, как вдруг что-то больно ударило меня за ухом. Я резко обернулась и увидела, что Джулия беззвучно хихикает, склонившись над книжкой. Я глянула на пол: под партой валялась резинка, которой она в меня выстрелила. В голову.
Я-то думала, мы просто друг друга раздражаем, но я ошиблась. Это была война.
Невидимое
При следующей встрече с Маркусом я была абсолютно уверена, что уж теперь-то он меня вспомнит. Мистер Томпкин послал меня в канцелярию напечатать кое-что на ротапринте.
— Зачем вам схема водопровода — ума не приложу! — сказала Байкерша, вручая мне листки бумаги.
— Для Главной улицы, — объяснила я. — Мы хотим, чтоб у нас гидранты работали по-настоящему.
— В жизни не слышала такой глупости! — заявила Байкерша и махнула рукой, выпроваживая меня.
Люблю запах только что напечатанных страниц. Мама говорит, что у меня тяга к опасным запахам; например, я обожаю стоять в теплом облаке выхлопных газов химчистки и глубоко дышать носом. В этом запахе есть что-то такое несъедобно-вкусное. Мама всегда меня утаскивает от него подальше; через десять лет, ворчит она, мы наверняка узнаем, что он вызывает страшные болезни.
Я возвращалась к лестнице, медленно вдыхая аромат тридцати двух свежеотпечатанных схем системы водоснабжения города Нью-Йорка, и тут показался Маркус, на ходу читавший книгу.
