— И пихнула вас под пистолет убийцы, — пробормотал Томас Глан.
— Я протестую! — Джей Гетсби вскочил с пылающим лицом. — Дези чиста!
— Даже если это ошибка, факт измены очевиден. Мы не можем считать Дези Фэй Единственной. — Алексей что-то черкнул в блокноте. — Теперь я спрошу лейтенанта Томаса Глана. Считает ли он, что на свете существует Единственная, которая не изменяет?
— Вы ждете ответа «нет»? — спросил Томас Глан. — Так я вам отвечу проще — не знаю. По крайней мере еще не нашел. В лесах Нурланна она не встречалась.
— А вы что скажете, господин Блютнер?
Старый музыкант прокашлялся:
— Я... кхе... трудно говорить. Мне бы сыграть, да инструмент расстроен. Нет уж, я помолчу.
— Не понимаю, что здесь происходит, — шепчет мне Джил. — Какая-то Единственная. Может ли быть Единственная, если уж нас с тобой двое?
Прелестная Джил! Мы с ней смеемся и перешептываемся. Внезапно дверь распахнулась, и вошел человек. Лицо его было бледно, глаза блуждали. Он оглядел присутствующих и что-то пробормотал.
— Вы, вероятно, от Пушкина? — спросил Алексей. Человек поморщился.
— Где же он так задержался?
— Метель, — произнес человек.
— Даже на севере я не видал метели в такое время, — сказал Томас Глан.
— Я могу сказать лишь одно, — ожесточенно произнес человек, — метель! Всюду метель.
— Быть может, вы примете участие в нашем разговоре? — спросил Алексей.
Человек усмехнулся криво:
— Участие? В разговорах нет толку.
— Мы ищем Единственную, которая не изменяет, — сказал Алексей.
— Метель... — пробормотал человек. — Снег и ветер...
— Что ж получается? — Алексей обратился к остальным. — К единому мнению мы не пришли.
— А вы-то сами как думаете? — спросил лейтенант Глан. — Есть ли на свете Единственная?
— Действительно, старина, — присоединил свой голос Джей Гетсби.
— Что касается меня, тут нет сомнений, — уверенно ответил Алексей. — Такая особа существует.
— И вы могли бы назвать ее имя?
— Разумеется.
— Мы все внимание.
— Ее имя, — сказал Алексей торжественно, — ее имя...
(Рассказ Маши М. прерывается на самом интересном месте. Продолжение следует...)
Стало темнеть. Август месяц убавил света. И вот уже на небе появились первые признаки звезд. Я сказала:
— Мне нужно идти домой.
— Останься еще немного, — попросил он. — Сегодня мне почти тридцать.
Сердце мое трепетало. Ведь я могу остаться на целую ночь! Нет, невозможно. Да и зачем. И все же не могла сдвинуться с места. Он поглядывал на меня пытливо.
— Спасибо тебе, так долго сегодня со мной. Признайся, тебе это много стоило? Наверное, дома пришлось сочинять?
И я созналась. Рассказала про мнимую поездку к Лизе. Он задумался:
— Сейчас уже полдевятого. Ты обещала вернуться раньше. Не лучше ли позвонить в Москву? На станции есть автомат.
У меня перехватило дыхание. Звонить тете Тусе — значит, остаться на Черной даче. Но как это сделать? На станции всего один автомат. Сейчас и мои отправятся выяснять, что от меня слышно. Эх, была не была! Отчаянная смелость проснулась во мне. Сколько мне жить в своем доме пришпиленной к юбке матери наподобие Настеньки из «Белых ночей»?
Он собрался идти со мной, но я попросила его остаться. Вдруг нас увидят вместе! Мчалась по просеке как угорелая. Стоило нашим выйти из дома, неминуемо столкнулась бы с ними.
Вот автомат. У меня перед глазами пелена, ничего не вижу, не оглядываюсь даже. Бросаю пятнадцать копеек. Деревянным голосом сообщаю тете Тусе, что остаюсь у Лизы.
— Как поздно, деточка! — возмущается она. — С дачи уже звонили.
Звонили! Значит, с минуты на минуту снова придут. Бросаю трубку и мчусь окольным путем обратно. Все обошлось! Я всегда замечала, что в авантюрах мне везет и куда меньше удачи в чем-то серьезном.
И все одна мысль в голове бесновалась. Что же я делаю, что делаю и зачем?
10 августа. Пятница
Продолжаю отчет о том удивительном дне. Впрочем, теперь о ночи.
Она была холодна. И нам пришла в голову мысль затопить печку. Он собрал ворох обрубков, дощечек, и они весело занялись, наполнив комнату желтоватым трепетом. Алексей зажег свечи и принялся рассматривать моего «Леонардо».
— Какую картину ты больше всех любишь?
— «Мадонну Литту».
— Смотри, ты немножко похожа на Джиневру Бенчи. Только волосы у тебя темней.
Печь разгоралась, в комнате стало торжественно. Внезапно схватил меня за руку, по лицу заметались отблески пламени.
— Смотри же, — сказал чуть охрипшим голосом. — Смотри, если оставишь меня.
Через минуту:
— Ты знаешь, какая сегодня ночь? Это наша ночь, знаю, нам недолго с тобою быть. Я знаю. Но это наша ночь. Дай руку. Какая теплая. Когда я волнуюсь, у меня холодные руки. А ты спокойна? Послушай, сейчас я скажу тебе это слово...
Я замерла. Внутри меня все похолодело, наполнилось звездным небом. И он произнес:
— Люблю тебя. Полюбил сразу. Но что же нам делать? Что делать, родная? Мы не можем быть вместе.
— Почему? — пролепетала я.
— Боже мой! Почему... Ты слишком юна. Ты можешь увлечься, но это пройдет. И тогда... и тогда...
Внезапно лицо его исказилось.
— Ведь она тоже любила меня! — Он ударил кулаком по дивану.
Я подошла и коснулась его плеча.
— Что? — Он поднял голову, в глазах его была тоска. — Мы тоже расстанемся, понимаешь? Расстанемся тоже! Все проходит, Маша, и ты покинешь меня...
— Я не покину вас, — пробормотала я. — Я вас люблю.
— Тише, — сказал он. — Этого говорить не надо...
Он держал мои руки, прижимая их к своим щекам...
Потом смотрели на утихающий танец огня. В комнате стало тепло, меня совсем разморило, ведь я выпила много вина.
— Ложись на диван, — сказал он. — Вот плед.
Я свернулась калачиком, а он уселся в кресле с «Леонардо» в руках.
— Вам будет неудобно, — сказала я.
— Хочу смотреть на тебя. Как ты спишь. Я люблю смотреть, как ты спишь.
Потрескивало в печи, отблески замирали на стенах.
— А какая она была? — спросила я робко.
Он не удивился вопросу:
— Что же теперь вспоминать...
