Успокоив себя, Генка прогоняет мысль об английском. Небо голубое, и облака наполнены солнцем. Басовито гудит у пристани теплоход.
– Слышишь? Прощается, – говорит Владик.
– Это «Рахманинов», – говорит Генка.
Гена…
– А?
Владик нерешительно молчит. Генка ждет.
– Послушай… – начинает Владик. – Я рассказать хочу… Вот ночью иногда так бывает. Я не сплю, а они гудят. Разные голоса: тонкие, густые, тихие, громкие… Знаешь, я думаю иногда, что за окном не огород теткин, а море. Будто порт большой и корабли у причала. Маленькие, большие. Уходят, приходят. И огни кругом в воде отражаются… Смешно, верно?
Он всегда так спрашивает, когда совсем не смешно. И Генка теряется.
– Побывать бы на море! – тихо говорит Владик. – Ты бывал?
– Бывал. Один раз в Одессе. У нас там дядя живет, мамин брат. У самого моря.
– Синее?
– Синее, – говорит Генка, хотя море разное. Если штормовое, то совсем не синее. Но объяснить, какое оно, море, Генка все равно не сумел бы.
– Побывать бы! – повторяет Владик. – Мы все равно побываем, я папу уговорю, чтобы в следующий отпуск поехать.
– Поедете, – говорит Генка.
Он знает: Владька упрямый и все равно добьется, если задумал. Маленький, а упрямый. Генка вспоминает, как Иван Сергеевич недавно рассказывал: «Хотел его в интернат для слепых устроить. А он ни за что! Я ему говорю, что там и жить веселее, и учиться легче. Учебники там специальные и вообще все приспособлено. А он в слезы… Ну, я переждал, а потом говорю: „Все равно поедешь“. А он сел за стол, кулаками щеки подпер и так спокойно уже: „Все равно не поеду“. – „Поедешь!“ – „Нет, хоть убивай“. – „Убивать не буду, а поедешь!“ – „Без тебя никуда не поеду“… Ну, вот так и живем»…
– Гена, облака большие? – спрашивает Владик.
– Не очень.
– Белые?
– Желтые от солнца. Светло-желтые.
– Я их во сне часто вижу, – говорит Владик. – Белые, розовые. И грозовые. Они такие темно-синие, когда грозовые, да?
– Да, – почти шепотом отвечает Генка. Ему трудно разговаривать об этом с Владиком.
– Я помню… – говорит Владик.
Генка долго не решается сказать одну вещь. Но очень хочется помочь Владику, и он побеждает неловкость:
– В газетах пишут, что такие люди есть, которые пальцами видят. Цвет могут определять, книжки читают. И свет чувствуют. Только тренироваться надо.
– Пробовал я, – говорит Владик с короткой усмешкой. – Даже пальцы смозолил. Не выходит.
«Зря я начал», – думает Генка.
Владик медленно, словно вспоминая, произносит:
– Иногда… у меня такие пятна перед глазами… Будто размытая краска. Понимаешь, не сплошная чернота, а мутные такие пятна…
разноцветные… Вот я думаю: значит, какие-то нервы работают?
Что может ответить Генка? Да Владик и не ждет ответа. Он стоит, пощипывая у плеча нитку «Фрегата», как струну. Генка не видит это, но чувствует. И кажется Генке, что Владик слушает незаметный звон струны-нитки.
– Илька бежит, – вдруг говорит Владик.
И Генка тоже слышит сухое щелканье сандалий.
– Ген, тебя домой зовут!
– Кто зовет?
– Бабушка сказала!
– Зачем?
– Не знаю! Говорит, обязательно!
– Я пойду… – вздохнул Генка и начал сматывать нитку на широкую фанерную «вилку». Мотать на катушку было некогда.
Илька стоял внизу, запрокинув голову, и подпрыгивал от нетерпения, будто ему, а не бабушке до зарезу был нужен Генка.
– Придешь? – спросил Владик, когда Генка был уже на лестнице.
– Конечно.
Генка вышел из калитки с «Кондором» под мышкой и, сердито глянув на незваного Гонца, зашагал домой. Илька запрыгал рядом. Только прыгал он как-то неуверенно, нехотя. И наконец перестал совсем.
– Гена, знаешь что…
– Что?
– Гена, тебя бабушка не звала. Это я нарочно.
Генка остановился.
– Илька, – прищурившись, сказал он, – пошутить захотелось, да? Вот как врежу по башке…
Но он знал, что не врежет. Нехорошее предчувствие уже шевельнулось в нем. В самом деле, не для шутки же вызвал его Гонец.
Илька и не обратил внимания на Генкину угрозу.
– Меня Яшка послал, – хмурясь, объяснил он. – Тебя твоя учительница ищет, вот. А при Владике Яшка говорить не велел.
Нет, ни в чем не виноват Гонец. Он сделал все, как надо. И Яшка тоже. Но Генке стало тошно и противно.
– Расскажи, – велел он.
Илька рассказал. Оказывается, когда Яшка побежал выручать упавшего змея, ему повстречалась Вера Генриховна. Яшку она знала, потому что в прошлом году он с разбегу налетел на нее в коридоре, свалился и сломал ей указку. Сейчас он снова чуть не налетел, встал с перепугу как вкопанный и выпалил: «Здрасте!» – «Здравствуйте, Воробьев», – сказала Вера Генриховна, а затем справилась, не известно ли Воробьеву, где живет Гена Звягин из пятого «В». Яшке это было известно. Однако он догадался, что у Генки нет желания встречаться с учительницей. Поэтому хитрый Воробей пробормотал, что дома у Звягиных никого нет, что Генка вроде бы заболел и пошел в больницу, а ему, Яшке, надо спешить по важному делу.
А потом он кликнул Ильку и послал предупредить Генку.
Теперь Генка знал все. Он мог вернуться к Владику и снова поднять своего змея. Но он не вернулся.
«Что ей надо? – тоскливо думал Генка. – Шла бы на свою пенсию».
Не глядя на Ильку, он медленно брел к дому. Не нужно было это делать: там он мог встретить «англичанку». Но Генка шел навстречу опасности, не боясь ее и не думая о ней. Его охватило равнодушие.
Дома никого не было: бабушка ушла, наверно, к соседям. Генка вытащил из-под крыльца ключ, вошел в комнату и лег на диван.
Он долго лежал, смотрел в потолок и, кажется, ни о чем не думал.
Комната потемнела. Сначала Генка не обратил внимания. Ведь так и должно быть: когда у человека все плохо, день тускнеет. Но темнота нарастала, становилось тревожной. Генка встал, подошел к окну и увидел, что над крышами вырастает темно-синяя, громадная, как материк, туча.
Генка зябко повел плечами и захлопнул форточку.
Глава восьмая
