— Идея!
— Игорь! Я последний раз говорю: поехали домой!
— Ладно… Только мы сперва погуляем… Бежим!
Он дернул Александру за руку, и они помчались вдоль газона, будто ждали за собой полицейского свистка.
Остановились только у Студенческого сквера, рядом с пластмассовым кафе «Снежинка».
— Уф!.. — выдохнула Александра, и в глазах ее горели веселые точки.
— А ты… тебя правда зовут Александра?
— Вообще-то Саша или Санька. А еще — Шурик. Так папа зовет. И в классе… Говорят, похожа на мальчишку.
— Видать, хорошие ребята в классе, — заметил Игорь.
— Ну да. Только вот листовками заниматься никто не захотел. Говорят: зачем нам это?.. А ты вот не спросил, взял да пошел.
— Да. И горжусь собой, — сказал Игорь с дурашливым самодовольством, но и с ноткой настоящей гордости.
— А тебя как зовут? Я не расслышала в полиции.
— Игорь Густорожский… А иногда Тюфяк. Потому что телосложение не героическое.
— Зато внутри ты героический, — совершенно серьезно заметила девочка Шурик. — Ты не откажешься от мысли о катапульте?
— С какой стати? — удивился Игорь, по прозвищу Тюфяк. Ему казалось, что Шурика он знает давно.
Идея с катапультой провалилась. Нет, орудие, которое смастерили за две недели в гараже у Шурика, получилось мощное, однако заряды из бумажных квадратиков разлетались сразу после выстрела — от встречного воздуха. Не успеешь никуда смыться. Но Игорь и Шурик придумали другой проект. Под кодовым названием «Циклон».
Однажды они проникли в городскую башню-водокачку (она из-за чьего-то головотяпства не запиралась) и швырнули из верхнего окна полсотни листовок в потоки штормового ветра. А в другой раз, при таком же ветре, пустили бумажные самолетики с призывами с моста через городской лог и тут же умчались на велосипедах. Текст они печатали разными шрифтами и на разной бумаге для конспирации.
Иногда они катались на великах по старым улицам. Здесь еще не везде срубили тополя, они цвели, пух щекотал переносицы и щеки.
— Непонятно, кому это мешает, — сказала Шурик, отдувая летучие семена от лица.
— По-моему, понятно, — отозвался Игорь.
— Тогда скажи…
— Сейчас… Только не смейся.
— Я когда над тобой смеялась?
— Никогда… Слушай. По-моему, всё на свете — живое. И камни, и воздух, и вода… Ну, вообще всё. И уж тем более деревья и семена. А кому-то не нравится, что они живые. Поэтому уничтожают. Хотят, чтобы на деревьях росли всякие ассигнации и акции…
Он чувствовал бестолковость своего объяснения, но Шурик поняла сразу.
— Я об этом тоже думала. Про «все живое». Первый раз это пришло в голову еще пять лет назад. Я тогда занималась в детском кукольном театре, в клубе «Муравейник». Там была такая замечательная руководительница, Дарья Степановна. Она изобрела, чтобы куклы двигались не над ширмой, а по веревке, будто канатоходцы. От дрожания этой веревки они делались как живые, просто чудо какое-то. Я тогда и подумала: «Наверно, на свете все оживает, если туда вселяется душа…» А инокробы губят живые души своей злостью…
— Кто губит?
— Игорь, посуди сам. Наша планета — замечательная. Красивая. Она с самого начала должна была стать доброй. Откуда на ней появилось столько злости? Эта злость не могла возникнуть на Земле сама собой. Ее занесли из каких-то черных дыр неведомые силы с отрицательным зарядом. И подбивают людей на войны, на убийства, на жадность. И на то, чтобы они губили зелень… Когда вся зелень исчезнет, исчезнут и люди, будет полный простор для инокробов.
— Для кого? — переспросил Игорь.
— «Инокробы» — это такое название. Означает «инопланетные микробы». Это они, как вирусы, просачиваются на Землю и отравляют людей. Чтобы завоевать планету для себя… Ну невозможно же поверить, чтобы люди сами додумались до всех жестокостей! Взрывать, уничтожать, стрелять, грабить… Вначале этого не было в человеческой природе.
— Думаешь, не было? — осторожно спросил Игорь.
— Я уверена! Кто бы стал создавать планету, в которой с самого начала заложена злость? Одни говорят, ее создал Бог, другие говорят — природа. Но ни Бог, ни природа не стали бы отравлять ее такой вот жестокостью.
— Говорят, зло от дьявола, — вспомнил Игорь библейские сказания.
— Но дьявол — это сказка. А инокробы, они по правде. Они заражают людей, и люди сами становятся инокробами. И не замечают этого…
Шурик замолчала и коротко вздохнула, будто хотела всхлипнуть, но сдержалась. Игоря вдруг кольнула жалость к этой колючей черноглазой и растрепанной девочке. Он быстро спросил:
— А как отличить инокроба от человека?
— Не знаю… Наверно, чутьем. Главный признак — тот, что им наплевать на других людей…
— И на деревья, да?
— Да… Игорь, я понимаю, что рассуждаю, как третьеклассница. Но ведь это и придумалось давно… А еще я думала, что есть люди, которые схватили такую заразу, но полностью инокробами пока не стали, их можно вылечить. Но как?
Игорю стало неуютно и захотелось отшутиться. Мол, надо бы сходить в поликлинику, сдать анализы: нет ли в организме инокробьей инфекции. Но он сразу ощутил, что эта шутка обидит Шурика. Или, вернее, отодвинет ее от Игоря. Он проговорил полушепотом и очень серьезно:
— Ты не бойся, к тебе никакие инокробы не прилипнут. Ты не такая…
Она сказала, глядя на свои белые сандалетки:
— И ты… не бойся…
…Мать молча наблюдала, как он укладывал сумку. А когда пошел к двери, сказала вслед:
— Иди-иди, привет папочке. Он в тебе воспитает правильные взгляды на жизнь. Вырастешь борцом за бескорыстие.
Игорь оглянулся.
— Кем бы ни вырос, я никогда не ударю сына… И никого не ударю, если этот тип не будет инокробом…
— Кем? — удивилась она.
Игорь молча прикрыл за собой дверь.
Секвойи
Через три дня после скандала с матерью Игорь не пошел в школу, вернулся «под материнский кров». На полчаса. Чтобы забрать кое-какие вещи. Мать была, конечно, на работе, никто не мешал. Игорь укладывал в рюкзак учебники и одежду, когда засигналил домофон.
— Кто? — угрюмо спросил через динамик Игорь.
— Простите, это квартира Густорожских? — послышался мягкий мужской голос.
— Допустим. Что вам надо?
— Мне поручено передать документы для Игоря Густорожского.
