— Какое?
— Трудное, конечно… Что будут каждую весну собираться в Турени и устраивать такие гонки в той луже.
— И собирались?
— Я же говорю: трудное обещание. Не всегда его выполнишь. Собирались раза два или три…
— Все равно хорошо… Мак, а почему ТЭК?
— А! Это значит «Тайный экипаж корабельщиков»…
— Почему «тайный»? Они же ничего плохого не делали!
— Для интереса. Как в приключенческой книжке… У них еще пароль был. Когда встречались, один говорил: «Бом», а другой отвечал: «Брам». Это как сигнал корабельного колокола… А в общем-то я про них почти ничего не знаю, и Мир не знает. Он потом, когда начал копать про все такие дела, выяснил адрес Владимира Марковича в Пятигорске и написал, хотел выспросить подробности про его дядюшку. Но ответили, что доктор умер. У него, оказывается, была лейкемия…
Они переглянулись и опустили глаза: оба подумали про Огонька.
— Мак, а почему значок у них был такой?
— Означает крепкость дружбы. Смотри, он будто звено от якорной цепи. В морских цепях все кольца такие, с перемычками для прочности. Это даже у нас в городе можно увидеть.
— Ой, где?
— Помнишь якорь и большие весы у стены исторического музея? Там еще каменная доска в память о купеческих плаваниях по Туре… Цепь такая же…
— Весы помню и якорь помню, а цепь… я не обращала внимания…
— В следующий раз взгляни и убедишься. А потом я еще покажу, в одном месте… Ого! Кажется, братец возник…
В прихожей слышалась возня. Стукнули о пол сброшенные башмаки.
Розовый от холода Мирослав Рощин заглянул в «кубрик».
— Ха! «А мы сидим вдвоем, сидим, как птенчики…» Откуда явление женского существа в суровой мужской обители?
— Это Маша Чешуйкина из пятого «Б». Она оказалось беспризорной, и я спасал ее от крещенских морозов.
— Я вижу, что Маша Чешуйкина. Наконец-то у тебя, Мак, завелись приличные знакомства… Мария, привет!
— У меня все знакомства приличные! Весь наш класс! — вступился Мак за дружный коллектив Андрея Ренатовича Ибрагимова.
— Но здесь не класс, а особый случай…
— Маша, давай поколотим его. У меня одного не получается…
— Мы разбирали елку, — сказала Маша.
— Герои!
— А еще Мак рассказывал про капитана Лухманова и про ТЭК…
— Болтун — находка для шпиона…
— Мир, я разве шпион? — обиделась Маша (наполовину всерьез).
— Я шутю…
— И там же нет никаких секретов! — возмутился Мак. — Ты все это рассказывал в нашем классе на сборе…
— Я ведь уже раскаялся!.. Просто Лухманов — это моя тема. Я отношусь ревниво, когда ее излагает кто-то другой. Тут мое авторское право.
— Авторская жадность…
— Это одно и то же… Я чую запах яичницы. Конечно, вы ее пожарили, стрескали и на мою долю не оставили ни крошки…
— И даже сковородку вымыли, — горько призналась Маша.
— Мир, мы же не знали, что ты придешь!.. Мы сейчас поджарим на твою долю!
— Жарьте! А я вам спою новую песню, которую сочинила Зоечка Вертицкая…
— А-а! Это которая «давайте пусть бомжи и президенты однажды поглядят друг другу в очи»?
— Да. Она в прошлом году поступила на филфак, но продолжает ходить в «Резонансы». Стала решительная, уже не роняет слезы и обрела новый творческий стиль… Пошли на кухню…
Мак и Маша начали возиться у плиты, а Мир взял гитару и устроился на табурете.
— Называется «Педагоги-людоеды»…
И он запел. Мелодия была похожа на старую песенку «С неба звездочку достану и на память подарю», а слова такие:
Вовсе отдыха нам нету,
Мы в забот по целым дням:
Караулим скверных деток,
Чтобы сделать их ням-ням.
Раз учительниц не слушаль
И упрямился весь день,
Мы тебя немножко скушаль
За плохое поведень.
Посидишь у нас ты в пузе,
Где хоть выколи глаза,
Одинок, как Робин Крузе,
И запросишься назад.
В людоедческом желудке
Неуютно в темноте,
Теснота ужасно жуткий,
Да и запахи не те.
Ты нам там совсем не нужен,
И, гуманности любя,
Мы свой пузо поднатужим,
Чтобы выкакать тебя.
Все захлопают в ладоши,
Видя, как ты стал послуш.
Будешь ты совсем хороший,
Но сперва помойся в душ.
— Ну как? — спросил Мир, прихлопнув струны.
— Жуть какая… — Маша помотала головой, и веснушки отбросили крохотные блики.
— Забавно, — сказал Мак. — Только пахнет санузлом.
— Есть немного. Зато здоровая мораль: дети должны слушаться…
— Санузла тут больше, чем здоровой морали…
— Я передам твое мнение Зоечке.
— Только пусть не роняет слезы…
— Не будет. Но поймает тебя и «немножко скушаль»… как я эту яичницу…
— Я пострадаю за правду.
— Друг мой, сейчас это не модно. Нынче на страданья идут исключительно ради прибыли.
— Но не все же…
— Как правило…
— Не «как»… Маша, можно, я расскажу про твою прическу?
— Ты с ума сошел!
— Но почему? Ты ведь мне рассказала, а Миру разве нельзя? Это же героическая история, ради дружбы!
— Мир решит, что я тоже ради прибыли. Ради бинокля…
— Ради Даньки!.. Маш, я расскажу.
— Болтун — находка для шпиона.
— Я шпион, да? — решил обидеться Мир.
— Ну… пусть Мак расскажет потом, без меня…
— Пусть, — великодушно решил Мир. — Дети, яичница была восхитительна!..
— Маша, а с Данькой ты потом виделась? — спросил Мак.
— Я с ним теперь каждый день вижусь, в школе. Он после Нового года перебрался с мамой в город. У них там, в поселке, начались какие-то истории с жилплощадью, отец уехал на заработки, а они сюда, к бабушке… Я специально к Ольге Петровне ходила, просила, чтобы она его в свой класс взяла. Он же тихоня, в другом классе могут затюкать…
В прихожей раздалась громкая птичья трель.
