Тут он поднял свою большую руку.
«Господа, – говорит он, медленно так говорит, но слышно его далеко… – Я должен думать о судьбе нашей страны. Позвольте заверить вас, господа, что договор с Великобританией будет заключен. Даже если во всех городах Америки станут жечь мои изображения».
«Любой ценой?» – снова каркнул грачонок.
«Договор будет заключен на любых условиях. У меня нет другого выхода».
И он повернулся к ним спиной. Джентльмены переглянулись и заспешили к своим лошадям. Президент остался один; и тут я увидел, что он уже старик.
В дальнем конце просеки показались Красный Плащ и Сеятель Маиса: оба верхом, с таким видом, будто случайно проезжали мимо. Генерал поднял голову, плечи его распрямились, и он сделал шаг вперед с радостным криком «Хоу!».
На эту встречу стоило посмотреть. Трое высоких, величественных вождей приближались друг к другу: двое из них – точно разукрашенные статуи среди осенней листвы. Два пышных убора из перьев разом склонились вниз – все ниже и ниже… Потом они сделали знак, который индейцы делают только в Священном Вигваме: взмах правой рукой у самой земли с одновременным сгибанием левого колена, – и эти гордые орлиные перья почти коснулись его сапог.
– И что это значило? – спросил Дан.
– Что значило! – вскричал Фараон. – Да ведь так у нас… так вожди рассыпают священную муку перед… о! в общем, это огромная честь, и тот, кому ее оказывают, – очень большой вождь.
Большая Рука поглядел на их склоненные головы.
«Мои братья знают, – сказал он тихо, – что быть вождем нелегко».
Потом его голос окреп.
«Дети мои, – говорит он, – что вас тревожит?»
«Мы пришли, – говорит Сеятель, – чтобы узнать, будет ли война с людьми короля Георга. Но мы слышали, что сказал наш отец другим белым вождям. Мы унесем его слова в своем сердце и перескажем их своему народу».
«Нет, – говорит Большая Рука, – это был разговор только белых вождей, и пусть он останется между нами. А вашему народу от меня передайте одно: войны не будет».
Джентльмены уже поджидали его, и вожди не стали задерживать президента. Только Сеятель все же спросил:
«Большая Рука, ты видел нас за деревьями?»
«Еще бы, – усмехнулся тот. – Не ты ли учил меня, когда оба мы были молоды, всегда заглядывать за деревья?»
И он ускакал.
Молча мы сели на своих пони и молча пустились в обратный путь. Добрых полчаса прошло, пока Сеятель заговорил.
«В этом году мы устроим праздник маиса, – сказал он Красному Плащу. – Войны не будет».
Этим дело и кончилось.
Фараон замолчал и поднялся на ноги.
– Да, – сказал Пак, тоже вставая. – И что же в конце концов из этого вышло?
– Не забегай вперед, – рассеянно произнес Фараон. – Смотри-ка, я и не знал, что уже так поздно. Ишь как на том баркасе торопятся к ужину.
Дети посмотрели на потемневший пролив. Чей-то баркас, покачивая зажженным фонарем, не спеша скользил к западу, где перемигивались огоньки на Брайтонском пирсе. Когда они обернулись, вокруг было пусто.
– Там уже, наверное, все упаковали, – сказал Дан. – Завтра в это время мы будем дома.
ЕСЛИ
Если ты в обезумевшей, буйной толпе
Можешь выстоять, неколебим,
Не поддаться смятенью – и верить себе,
И простить малодушье другим;
Если выдержать можешь глухую вражду,
Как сраженью, терпенью учась,
Пощадить наглеца и забыть клевету,
Благородством своим не кичась, —
Если веришь мечте, но не станешь рабом
Даже самой прекрасной мечты,
Если примешь спокойно Триумф и Разгром,
Ибо цену им ведаешь ты;
Если зная, что плут извратил твою цель,
Правда стала добычей враля
И разрушено всё, что ты строил досель,
Ты готов снова строить с нуля, —
Если, бровью не дрогнув, ты можешь опять
Достояньем добытым рискнуть,
Всё поставить на карту и всё проиграть,
Не жалея об этом ничуть;
Если даже уставший, разбитый в бою,
Вновь собрать ты умеешь в кулак
Силы, нервы, и сердце, и волю свою
И велеть им держаться – «Вот так!», —
Если прямо, без лести умеешь вести
Разговор с королем и с толпой,
Если, дружбу и злобу встречая в пути,
Ты всегда остаешься собой;
Если правишь судьбою своей ты один,
Каждый миг проживая как век,
Значит, ты – настоящий мужчина, мой сын,
Даже больше того – Человек!
Священник поневоле
КОЛЫБЕЛЬНАЯ НА ОСТРОВЕ СВЯТОЙ ЕЛЕНЫ
Далек ли путь от мальчика, смотрящего парад,
До острова пустынного на юге?
Ах, не зовите, матушка, он не придет назад!
(И кто ж весною думает о вьюге?)
Далек ли путь до острова среди бескрайних вод
От заварушки уличной в Париже? Молчи!
Грохочет барабан, пальба вовсю идет.
(Кто сделал первый шаг, к развязке ближе.)
Далек ли путь до острова средь плещущих валов
От ветреной равнины Аустерлица?
Сквозь гром и дым пороховой уже не слышно
слов. (А с высоты недолго и свалиться!)
Далек ли путь до острова от трона и дворца,
С добытой императорскою властью?
Не разглядеть – мешает блеск и золото венца.
(А после вёдра, точно, быть ненастью!)
Далек ли путь до острова от мыса Трафальгар?
Далек, и чем южней, тем ярче зори.
Десяток лет и сотни миль, и мир еще не стар.
(А звезды переменчивы, как море.)
Далек ли путь до острова от зимней белизны?
В снегу, в снегу проклятом вязнут ноги,
И ненадежен хрупкий лед реки Березины…
(Не вышло – возвращайся с полдороги!)
Далек ли путь до острова среди чужих широт?
От Ватерлоо путь всего короче:
Корабль готов, и впереди – ни славы, ни забот.
(Когда и вспомнить утро, как не к ночи?)
Далек ли путь от острова – ответьте кто-нибудь —
До светлых врат последнего чертога?
Смежи глаза, замкни уста, не мерян этот путь.
Уймись, дитя, и погоди немного!
Дети вернулись домой с побережья – и наутро первым делом отправились осматривать свои владения: всё ли на месте? Оказалось, что старый Хобден заделал при помощи жердей и колючих веток все их любимые дырки в изгороди. И он же подстриг ежевичные кусты, как раз там, где завязывались ягоды.
