– Собираемся, да? – спросила Елена.
– Собираемся…
Она легко поднялась, постояла над ним, лежащим, такая высокая, точеная, поблескивающая кожей, будто действительно какая-то античная статуя из розоватого мрамора… Нет, не розоватого, но как назвать цвет здоровой женской кожи… Постояла, отошла и стала скрывать себя под одеждой. Эти трусы с дырочкой, черный лифчик без кружев, блузка, мешковатые походные джинсы, теплые носки, ботинки…
– Увидимся на завтраке?
– Да…
* * *
Выехали, по примерным расчетам, вовремя. Елена надела очки, и, когда повела машину, стало заметно, что она действительно начальник – как-то слишком уверенно сидела за рулем, смотрела вперед.
Сергей Игоревич тоже уставился на дорогу. По салону кружили бодрые англоязычные песни. Не рок и не попса, а нечто такое, в стиле Фрэнка Синатры.
Молчали. Он ни о чем не спрашивал, не расспрашивал, и она тоже. И молчание не было тягостным.
Порой Сергея Игоревича начинала одолевать дремота, и он встряхивался, топорщился – дремать, когда женщина бодрствует, было нехорошо. Унизительно как-то. Терпел.
Не хотелось вспоминать, но само собой прокручивалось в голове то, что происходило ночью.
Сергей Игоревич положил ладонь на ляжку Елены, погладил, пополз выше, где было жарко и, казалось, сквозь ткань пробивалась влага.
– Свернуть в лесок? – спросила Елена то ли шутливо, то ли пряча за шутливостью серьезность.
– А мы успеем?
– Не уверена.
Он помолчал, наблюдая, как в нем борются желание самца и пресловутый здравый смысл, проклятая, но необходимая разумность, и задавил их борьбу вздохом:
– Тогда не стоит. – И быстро повернул лицо к Елене; та никак не отреагировала на его слова, смотрела в лобовое стекло, лишь через минуту, почувствовав на себе его взгляд, ответила своим, добрым и сочувствующим: «Да, к сожалению, не стоит рисковать».
Однообразный пейзаж изматывал, тяготил. Сергей Игоревич искал что-нибудь необычное, чтобы воскликнуть, например: «Какая лесина вымахала среди этих лилипутов!..» Но вокруг – полное, беспросветное однообразие…
«И надо было ей, – подумал о Елене, – пелёхать такую унылую даль, чтобы меня послушать. Или предчувствовала, что будет такая ночь? Или – что?..»
Намек на ответ получил, когда наконец подъехали к аэропорту. Прощаясь, она сказала:
– Наш Дом памяти подал на грант – хотим в июне провести конференцию «Сибирское братство языков». Пока еще ничего не ясно, но гипотетически: ты готов участвовать?
– Конечно! – Он был в этот момент счастлив приглашению.
Обменялись визитками, поцеловались щека к щеке, и Сергей Игоревич, подхватив сумку, выбрался из машины. Сделал несколько шагов к двери аэропорта, обернулся, помахал рукой. За стеклом, как ему показалось, произошло ответное движение.
Регистрация уже открылась, в накопителе был буфет с пивом и горячими пирожками. Сергей Игоревич, глядя в висящий под потолком телевизор, который показывал какую-то медицинскую передачу, съел две сосиски в тесте и выпил три бокала «Сибирской короны». И, приятно отяжелевший, со слипающимися глазами, сел в автобус, который, сделав круг, подвез его к стоящему метрах в ста от аэропорта самолету.
Заняв свое место, пристегнувшись, позвонил жене. Сообщил, что вылетает.
– Счастливо, дорогой. Я очень соскучилась, – сказала жена.
– И я, – ответил Сергей Игоревич. Не соврал, действительно соскучился.
* * *
Прошло полгода… Когда-то в юности, натыкаясь на подобные слова в книгах, даже у Чехова, он испытывал укол раздражения и мысленно спрашивал автора: «И что, ничего за полгода не случилось? Нечего написать?» Но пожив, убедился: бывает, что месяц, полгода, год протекают так, что вспомнить на самом деле особенно нечего. Скажут тебе: запиши на листочке, что произошло за эти полгода. Будешь сидеть, ломать голову, потеть от напряжения и, скорее всего, ничего не выдавишь. Что-то было, конечно, каждый день из чего-то состоял, но вот чтобы записать…
Да и не в этом дело – не в пустоте собирающихся в месяцы дней, не в ничтожности произошедшего. Не в этом… А в том, что, когда получил по электронной почте письмо от Елены, все эти полгода со всеми их событиями, радостями, неприятностями, поездками, написанными статьями, даже дочкиной свадьбой испарились, исчезли.
Сергей Игоревич еще не открыл его, не прочел, а полгода уже провалились в небытие, и он вернулся в ту ночь в гостинице, сидел не в удобном полукресле за письменным столом с ноутбуком и чашкой теплого чая, а лежал на кочковатом одеяле, торопливо брошенном на пол…
В письме было довольно сухое приглашение на конференцию, которая состоится с такого-то по такое-то; проезд, проживание, питание за счет приглашающей стороны.
Сергей Игоревич быстро набрал ответ: «Спасибо за приглашение, Лена. Обязательно буду». Щелкнул «отправить», компьютер тут же доложил – «письмо отправлено».
А затем полезли воспоминания. Не хаотичные, а подробные, до мурашек. И о той ночи, и о том, что было потом. «Потом» – это не события, а его мысли, которые не уступали по материальности действительно произошедшему.
Первые месяца три он очень… нет, не опасался, а со сладостным ужасом ожидал, что вот-вот Елена сообщит: я беременна. Была уверенность, что такая ночь не может не завершиться зачатием ребенка.
Сергей Игоревич репетировал свою реакцию на сообщение. Вернее, как это сейчас называют, выбирал модель поведения.
Не выбрал; единственное – стал нежнее и мягче с женой. Если раньше ее раздражение тут же передавалось ему и возникали если не скандалы, то перепалки, то теперь он старался успокоить, согласиться, сделать так, как она хотела. И думал при этом: «Ведь скоро расстанемся. Возьму ноутбук, блокнот и зубную щетку. И улечу».
Но сообщение о беременности все не появлялось, сладковатый ужас постепенно рассосался. Иногда вспоминалась их близость, но блекло, без возбуждения и, слава богу, без отвращения, какое порой испытываешь даже годы.
И вот – приглашение на конференцию «Сибирское братство языков». И сразу всё ожило, окрасилось, задышало…
Недели до поездки тянулись мучительно. Сергей Игоревич ни на чем не мог сосредоточиться, всё валилось из рук, работа стала ненавистной. Хотелось лежать на диване и дремать. И додремать до нужного дня.
Не то чтобы он так уж хотел увидеть Елену, овладеть ею, дать ей овладеть собой, снова испытать то чувство безмыслия, чистого инстинкта… Нет, конечно, хотел всего этого, но не признавался себе.
Как признаться цивилизованному человеку с высшим образованием, научному работнику, что тебе нужна самка, с которой ты, ничего толком о ней не зная, будешь сношаться всю ночь и без единого слова, а утром расстанешься, чтобы следующей ночью опять сойтись в маленькой комнате, похожей в темноте на берлогу, содрать мешающую одежду и без разговоров, разглагольствований, демонстрации интеллекта сплестись на полу? Любая кровать для них представлялась Сергею Игоревичу тесной и ненадежной…
