Водители часто останавливаются в карманах дороги, дают пассажирам полюбоваться этим не совсем земным пейзажем. Степь, но не ровная, плоская, а морщинистая, с каменистыми, похожими на курганы холмами; может быть, это и есть курганы – дальше в степи есть Долина царей, где археологи нашли ценнейшие сокровища…
Крошечные колки во впадинах; прямая нить дороги, разрезающая долину, спички телеграфных столбов. И вдалеке – прямоугольник из дворов и домов – городок Туран.
Но главное, что заставляет смотреть и смотреть, – воздух. Он всегда там, внизу, будто дрожит, шевелится. И в мороз, и в зной. И держится таинственное, скрывающее пространство беловатое марево…
Анна Семеновна все старается представить, какими глазами смотрели на эту долину первые переселенцы, что́ думали, стоя здесь, на перевале. Были ли уверены, что обретут долгожданную свободу – свободу быть вольными хозяевами, или содрогались от страха вероятной гибели на чужой, нероссийской земле?
Долгие недели со скудными пожитками, инструментом, сохами двигались они сюда из переполненной Минусинской котловины, миновали занятые, поделенные до них равнины вокруг Каратузской станицы, удобицы вдоль реки Ус, преодолевали бешеные горные потоки, карабкались по вьючным тропам на крутяки и осторожно спускались в темные ущелья. И вот добрались. И осели здесь. Приволокли из тайги бревна и срубили избы, огородили дворы крепкими, надежными, как частокол, заплотами. Так возникла деревенька, которую по названию протекавшей рядом речки, Турану, назвали Туранской.
Следом покатились новые волны переселенцев. Строились новые дома. Появилась церковь, и деревенька превратилась в село. Открылась школа, приехал врач.
Когда свободной земли вокруг Турана не стало, в десяти километрах от него возникло второе русское в этих краях поселение – Уюк.
Население Турана и Уюка умножалось чуть ли не ежегодно – безземельные крестьяне, гонимые староверы, разные бесприютные люди выплевывались тогда из России щедро. Перебравшись через Саяны, подкупив местных тувинских князьков-нойонов, они занимали пустующие десятины. Еще до принятия Россией Урянхая, будущей Тувы, под протекторат появились Макеевка, Знаменка, Грязнуха, Бояровка, Медведевка, Федоровка, Даниловка, Атамановка, Верхне-Никольское, Нижне-Никольское, Березовка, Сосновка… Сразу после протектората в 1914 году на месте слияния Большого и Малого Енисеев был основан Белоцарск – административная столица Урянхая, – переименованный позже в Кызыл…
Теперь почти у всех этих поселений тувинские названия, да и русских там почти не осталось. В начале девяностых внуки и правнуки переселенцев покатились в обратную сторону – через Саяны на север, в нынешний Красноярский край, в Хакасию, а оттуда дальше, на запад, в основном в крупные города: Новосибирск, Томск, Екатеринбург, Петербург, Москву… Разъехались, распылились по огромной стране – да и по миру, забывают слова, которые существуют лишь здесь, на стыке тюркского, русского и монгольского миров, обычаи, теряют связи, перерождаются. Еще десяток-другой лет – и, вполне возможно, исчезнет понятие «русские Тувы», как уже почти что исчезли «русские Чечни», «русские Дагестана», «русские Кабарды и Балкарии». Русский мир снова скукоживается, как невыделанная шкура на печке…
* * *
Анна Семеновна Верясова родилась и почти всю жизнь, с перерывом в несколько лет, прожила в Туране.
После школы поступила на химический факультет Иркутского университета – очень хотелось заниматься сложной, настоящей наукой. На каникулы приезжала домой, томилась недели в родном скучном, одноэтажном городишке. Десять минут в любую сторону от дома – и вот она, степь, колючий ковыль, горы сторожат, чтоб не сбежала.
Окончив университет, в науку не попала, почти четыре года проработала в Красноярске на каучуковом заводе, а потом уволилась и вернулась в Туран.
Здесь пригодился не диплом химика, а опыт участия в студенческой театральной студии. Анну выбрали художественным руководителем существовавшего лишь на бумаге Народного театра.
Она принялась за дело с усмешкой, слабо веря, что может получиться что-то стоящее. Скорее от какой-то безысходности и обиды на судьбу согласилась.
И вдруг – да нет, не вдруг, просто, наверное, юность с ее тягой к большому, далекому, кончилась – Анне открылось, что в их забытом богом Туране полно интересных, талантливых людей. Не только одаренных от природы актеров, но и умных зрителей. Какие обсуждения происходили! Хоть в журнале «Театр» печатай.
Во время обсуждений Анна познакомилась с Павлом Верясовым, недавно приехавшим в городок учителем географии. Павел стал ее мужем, родилось трое детей…
Со спектаклями театр объездил всю республику, участвовал во многих фестивалях. Даже специалисты не верили, что играют обычные трактористы, доярки, дорожники, военком, нянечка из детсада, а режиссер – химик по образованию…
Анна с детства жила в несколько другом мире, чем большинство туранцев. Слегка в стороне.
Она была правнучкой Григория Петровича Сапронова, минусинского купца, который в восемьдесят пятом году девятнадцатого века получил разрешение организовать на месте нынешнего Турана факторию, вокруг которой и поселились те первые крестьянские семьи.
После того как Григорий Сапронов состарился и перестал выезжать из Минусинска, управлять факторией – тогда уже двухэтажным «торговым домом» – стал дед Анны Семеновны Игнатий. Было это перед революцией.
Он, как и его брат, Дмитрий, будучи купцом, увлекался марксизмом, симпатизировал социал-демократам, а потом и большевикам. В партию, правда, Игнатий Григорьевич не вступил, в отличие от брата, и это, может быть, уберегло его от репрессий тридцатых годов. Дмитрий же, комиссар партизанского отряда, а затем партийный работник, был расстрелян и лежал теперь в братской могиле на территории Донского монастыря в Москве…
Власть во время Гражданской войны менялась в Минусинске и Урянхае многократно. Игнатий Григорьевич несколько раз был на грани смерти: переболел тифом в тюрьме, его зверски избивали и колчаковцы, и земляки-казаки, да и красные как-то раз чуть не поставили к стенке, приняв из-за пенсне за буржуя… Он не остервенился, призывал и тех и других не проливать кровь понапрасну. Спас немало людей, например прятавшегося в Уюке колчаковского полковника Янчевецкого – будущего писателя Василия Яна, художника Григория Гуркина, алтайца, которого вихрь войны забросил в Туву.
В Туране родилась Мария, младшая дочь Игнатия Григорьевича, мама Анны. Когда ее отца в тридцать пятом году высылали из Тувинской Народной Республики, независимости которой он сам сильно поспособствовал, но позже сделался неудобен, Мария осталась здесь – только-только вышла замуж за члена сельхозартели «Красный пахарь» Семена Васильева.
Игнатий Григорьевич поселился под Москвой, мечтал вернуться в Сибирь, но не получилось – до самой смерти (в начале пятидесятых) находился под необъявленным, но строгим домашним арестом.
Отца Анна не помнила. Когда появилась на свет, третьим и последним ребенком, в сорок четвертом году, Семен Васильев уже был убит где-то на западе Белоруссии… Долго его берегли местные начальники – был отличным работником, знал трактор до винтика, – но в конце концов он все же добился отправки на фронт. И очень быстро пришла на него похоронка.
