– Что определяться?
– Или здесь ты… или строим дом, и перевозишь жену с ребенком. Сколько это тянуться может, в самом деле! Туда-сюда. Где теплее, туда и бежишь. Построим дом, сделаем два входа, две кухни, если мы так вам… А тут что?.. Удобно, конечно, устроился – на две семьи жить. – И, понимая, что говорит уже лишнее, Николай Михайлович повторил: – Решай, как быть. Я долго это тоже терпеть не намерен. И бегать тебя искать… В общем, решай. – И, развернувшись резко, почти как когда-то на строевых занятиях, пошел домой.
За спиной было тихо; он чувствовал, что сын смотрит ему вслед. Потом скрипнула калитка, лязгнул засов.
– Остался, – бормотнул Николай Михайлович. – Та-ак…
Деньги таяли. Пенсия уходила на продукты, на незаметную, но необходимую мелочевку… Да, деньги именно таяли, и приходилось залазить в сбережения – уменьшать ту сумму, что еще осталась от продажи гаража. Младшему сыну переводы посылали не копеечные, и старший снова время от времени являлся с таким видом, что приходилось выбирать: или сразу гнать прочь, или идти и доставать из тумбочки сотню-другую.
– Это сказка про белого бычка какая-то! – в конце концов не выдержал Елтышев. – Сколько можно?! Мы банк тебе, что ли? Снег сошел, тепло, другой бы меня тормошил каждый день: давай строить, а ты… «Денег дайте».
– Давай строить, – пробурчал сын без всякого энтузиазма.
– Давай. Иди замешивай раствор.
– А как – глины же нет.
– Ну привези. – Николай Михайлович вспомнил точно такой же разговор прошлым летом – «действительно, про белого бычка», – плюнул, схватил со стола сигареты, дергано закурил. Отвернулся.
– Что мне делать?! – рыдающий голос Артема. – Как тут?.. Я не могу!.. Жить не хочу! Не могу ничего, не знаю… Вы же сюда меня привезли, а теперь… Что мне тут делать? Не хочу я тут… Ясно?
– Я тебе уже отвечал, – изо всех сил удерживая бешенство, ответил Николай Михайлович, – поехали, я тебя устрою в милицию. Первое время – патрульная служба, потом…
– Да какая милиция? Меня тут… меня зачмырят тут, если узнают.
– Х-ха! Значит, ментом тебе впадлу быть? Хорошо. Хорошо-о… А на какие шиши ты двадцать пять лет жил, питался, пиво пил, девкам мороженое покупал? А? Не на ментовские? И как? Не впадлу было?.. – Елтышев медленно пошел к сыну. – А?
– Коля, успокойся! – встала навстречу Валентина. – Успокойся и… А ты, – оглянулась на сына, – не смей такое нам… Живи своей жизнью или, не можешь если, уважай.
– Спасибо! – И, подальше от греха, Артем быстро вышел из избы.
После этого не появлялся недели три.
Николай Михайлович часто вспыхивал, повторял: «Пускай только явится! Я ему покажу! Хрен ему больше денег, помощи…» Но в душе ждал Артема, улыбающегося, бодрого. Чтоб подошел, протянул руку: «Всё, батя, забыли. Давай строиться».
Когда возле ворот слегка подсохло, Елтышев стал ошкуривать привезенные Хариным лесины.
Только увлекся, только в забытьи работы стало легко – подошла соседка. Как ее звать, Николай Михайлович до сих пор не запомнил – она жила на той стороне улицы, почти напротив, в небольшом опрятном домике с пестрыми ставнями. В теплое время года сидела с утра до ночи на лавочке у калитки, щелкала семечки хорошо сохранившимися зубами, будто выполняя серьезный ритуал, кивала прохожим. Всё, казалось, у нее навсегда установилось, нет никаких проблем – все дела переделаны, и теперь она, благообразная старушка, только и делает, что заслуженно отдыхает.
Прошлым летом Николай Михайлович слегка удивился, когда соседка вдруг встала с лавочки и подошла. Он как раз вытаскивал из багажника мешки и ведра с глиной.
– Зда-авствуйте, – сказала нараспев, – глинки привезли?
– Да.
– А мне бы с полведерочка не дали? Печку подмазать да там завалинку.
Елтышев дал, даже сам донес до ее ворот…
Подошла и сегодня. И так же нараспев похвалила:
– Хоро-оший лес. Хоро-оший.
– Что ж хорошего? – Стволы были кривоватые, тонкие; в нижние венцы сруба они точно не годились.
– Да, не очень-то, – легко согласилась соседка. – На дрова только или где что подлатать… У меня вот беда-то, два столбика на заднем заборе совсем погнили. Того и гляди лягет пролет…
Николай Михайлович молчал, снимал топором кору.
– Вот, думаю, может, дадите. А? Отсюда если отпилить метра по два бы… – Соседка подождала ответа. – Дадите?
– Идите в контору, там просите. – Елтышева раздражала не сама просьба, а то, что разрушено его хорошее, такое редкое состояние. – Что я, в самом деле, снабженец вам?
Он работал уже через силу, хотелось бросить и уйти за ворота.
– В контору, говорите? – по-другому уже, как-то с угрозой переспросила соседка. – В контору на-адо сходить… А вы-то сами где этот лес взяли? Выписывали, что ль? Или как?.. Видела, как привезли – впотьмах, крадче. И кто привез – тоже. Харин этот, он честно ничё делать не станет.
– Знаете, – Елтышев выпрямился, поигрывая топором, – идите-ка вы отсюда… Идите.
– Ой, господи, – бормотнула соседка, косясь на топор; несколько метров пятилась, а потом развернулась и быстро засеменила к своей калитке.
Вечером Елтышев отправился за спиртом. Торговали им довольно далеко, на улице, которую называли Загибаловкой. Торговали люди довольно приличные, зажиточные даже. Покупателю желательно было иметь при себе тару – стеклянную или пластиковую бутылку, но при необходимости продавали и вместе с тарой, правда стоило это на два рубля дороже. Покупатель отдавал продавцу (или продавщице, или кому-то из детей – торговали семьей) пустую бутылку и деньги и через минуту-другую становился обладателем выпивки.
Разбавляли спирт по-божески, в районе сорока градусов; вкуса жженой резины и ацетона не чувствовалось, и похмелья особого, граничащего с отравлением, Николай Михайлович от него не испытывал. И постепенно спирт стал ему нравиться больше магазинной водки, которую к тому же в деревне по-прежнему купить было негде.
Иногда он брал чистый спирт, разбавлял сам, но чаще доверял продавцам – «имеют совесть».
В этот раз у них была какая-то суета. Перед воротами стояла грузовая «газель», во дворе слышались возбужденные голоса.
«Обыск, что ли? Разборки…» – мелькнуло в голове, и Елтышев инстинктивно поглубже в карман запихнул пустую поллитровку. Постоял, с опаской заглянул за калитку. Навстречу, с канистрами в руках, шагал парень, за ним, что-то поправляя на груди под кожанкой, – тот невысокий мужчина, что с год назад приходил к ним с предложением продавать спирт.
– А, здоровенько, – улыбнулся, увидев Елтышева, тот как-то приветливо и самодовольно. – Как оно?
– Нормально…
– За товаром?
– Да вот… надо.
