Закончив с картошкой, сделав жене парничок под огурцы и несколько гряд, Елтышев вернулся к строительству дома.
Доочистил квадрат десять на десять метров, наметил место для подпола – срыл землю штыка на три. Оказалась она вполне пригодной для посадок, и Николай Михайлович отнес ее в огород. Дальше пошел песок.
Копать было легко, но соблазнял обещанный трактор с ковшом: действительно, трактору здесь на полчаса работы…
Сходил к Харину, напомнил.
– Да, я узнавал, – закивал тот. – Он обещал в субботу. Аванс требует… на солярку.
– Сколько?
Харин оглянулся на стоящую сзади жену.
– М-м… Сотню.
– Не слабо солярка у вас стоит, – усмехнулся Елтышев, но делать было нечего, отдал деньги. – Жду.
– Да-да. В субботу.
– И с бревнами еще… Будут, нет?
Харин вроде бы слегка обиделся:
– Будут, конечно! Я помню, работаю в этом направлении…
В ожидании субботы Николай Михайлович съездил в город, купил на рынке пять мешков цемента по восемьдесят семь рублей. Гвоздей, подборную лопату, ножовку, электродрель, продуктов, сахара для варенья.
…В субботу трактор не появился. Уже по темноте, злой и уставший от впустую потраченного дня, Елтышев снова пошел к Хариным.
Калитку открыла Елена. Как всегда, радушно заулыбалась.
– Что-то случилось, Николай Михайлович?
– Муж дома?
– Нет, уехал.
– Куда уехал?
Елена спрятала улыбку:
– Какая вам разница?
– Мне – большая. – Елтышева стало поколачивать. – Он мне трактор пригнать обещал сегодня. При тебе обещал.
– А, да, да, кажется…
– И как? Где трактор?
Харина удивленно скривила губы:
– Почему вы это меня-то спрашиваете? И таким тоном?
– Слушайте… – Николай Михайлович поморщился, с усилием взглатывая. – Слушайте, что-то я вас не пойму. Пилу мне с февраля несете, бревна – с марта. Теперь – трактор. Я что вам, лох, что ли, только бабло отстегивать?!
– Вы не выражайтесь, пожалуйста, – тоже разозлилась Харина, – у меня дети во дворе.
– Да я скоро не только выражусь. Я мент – ясно? – и со мной опасно шутить. Я шуток не понимаю.
Харин пригнал трактор на другой день к обеду. С Елтышевым демонстративно не разговаривал; вопросы, где копать, на какую глубину, задавал тракторист. Был он уже порядком балдой, еле-еле втиснулся на своем «Беларусе» во двор («москвич» перед этим Николай Михайлович переставил на улицу, подальше на всякий случай), долго скреб ковшом сделанное Елтышевым до того углубление, густо дымил кривой прогоревшей трубой… Наконец ковш словно бы нашел в почве слабинку и стал зачерпывать… Ссыпал землю тракторист беспорядочно, и Елтышеву несколько раз приходилось указывать, куда именно сыпать. Тот утвердительно тряс головой, а потом опять валил то направо, то налево… И сама яма получилась кривой, ближняя к трактору стена – почти пологой.
Дождавшись, когда глубина стала метра три, Николай Михайлович скрестил перед собой руки: хорош. И тракторист с готовностью дал задний ход, напоследок врезавшись колесом в столб ворот.
– Да что ж ты делаешь?! – заорал Елтышев. – Дебил!
Тракторист чуть развернул «Беларус», выехал на улицу. И, уже не останавливаясь, будто убегая, помчался в сторону Захолмова.
– Рассчитаемся? – подошел Харин.
Усмехнувшись – «заговорил», – Николай Михайлович достал сторублевку.
– А еще одну?
– Я тебе одну уже отдал.
– Я помню. Но двести – трактористу, и сто – мне.
– За что?
– Как это за что? – изумился Харин. – Я ездил в Захолмово три раза, договаривался…
Елтышев не спеша, сдерживая себя, закурил. Посмотрел на Харина:
– А верни сюда этого, тракториста своего. Я спрошу, сколько ты ему обещал.
– Это мое дело.
– Ясно. В общем, запомни: разводить меня у вас больше не получится. – Он выдернул из руки Харина бумажку, сунул в карман. – Будут бревна, будет пила – будут деньги. Понял?
– Гм… Теперь и не знаю, как быть.
– Что ты не знаешь?
– Да что делать мне… Что в таких случаях делают. – Голос Харина стал глухим. – Пришел, жене стал угрожать… Милицейские порядки тут не пройдут, Николай Михайлович. Тут деревня. Таких тут не любят.
Раньше дал бы Елтышев за такие слова в грудак; так он и делал, когда служил. А теперь пришлось терпеть. Но кулаки чесались, действительно, физически чесались, словно комары накусали. Даже поскреб ногтями казанки. И четко, с расстановкой, сказал:
– Жду машину бревен и бензопилу, за которую уже заплачено. Получу – будем разговаривать. Нет – на себя пеняй.
Загнал «Москвич» во двор, стал возиться с воротами. Харин стоял и наблюдал, как Елтышев поправляет покореженный столб, волочет осевшие, хлипкие воротины, вставляет слегу в железные скобы… Наблюдал, что-то соображал.
Недели две Николаю Михайловичу казалось, что Харин вот-вот привезет обещанное – всё-таки рвать отношения никому не выгодно, – хотя бы необходимые именно сейчас бревна. Яма темнела, пугала, как вырытая могила.
Елтышев обложил ее старыми досками и бревешками, чтоб случайно никто не свалился. Чувствовал себя каким-то разорителем, особенно натыкаясь на взгляд тетки Татьяны – вот взял и изуродовал двор…
После ветра и за ним дождя кучи вокруг ямы покрылись зелененькими точками – что-то стало там прорастать.
В конце концов не выдержал, поехал в Захолмово на пилораму.
Встретили его равнодушно, поначалу вроде и не понимали, чего ему надо.
– Бревна есть? – спрашивал Елтышев.
– Да есть, конечно. Вон, целые горы…
– И в какую цену? Мне штук двадцать надо. Срочно.
– Бревна… – Мужики переглядывались. – Да мы их на доски распускаем.
– Мне надо бревна купить, для погреба.
– Ну, это надо у начальства спрашивать…
– А где начальство?
– Да где-то тут…
После долгих поисков Николаю Михайловичу удалось найти начальника пилорамы, и он тоже долго не мог взять в толк, чего от него хотят.
– Доски у нас в ассортименте, – перечислял упорно, – горбыль, брус…
– Мне бревна надо.
– Бревна не продаем… Бор же рядом.
– И что, – Елтышев нервно хмыкнул, – сосны ехать валить?
– Ну, договориться с кем, с лесничим… Нам невыгодно кругляк продавать. Мы доски можем, горбыль, брус, обрезь на дрова…
