Но подремать не получилось. Минут через двадцать автобус остановился, и пассажиры пересели в две вахтовки – на камазах были установлены кузова, напоминающие «пазики». Кто легко, а кто с великим трудом забрались по лесенке внутрь. Перенесли из автобуса пакеты с подарками оленеводам.
– Пристегиваемся, – командовала Елена. – Дорога дальше негладкая. Может так швырнуть…
Камазы двинулись по ухабистому проселку… Лесок вскоре кончился, открылась гладкая равнина.
– Вот и тундра пошла, – вздохнул кто-то.
– Это еще не тундра, – не согласились тоже со вздохом.
– Здесь любое пространство без деревьев называют тундрой, – объяснил третий голос.
Кузов покачивался, камаз то одним боком, то другим нырял в ямки, иногда заполненные болотистой жижей. Справа тянулась жидко поросшая травой неровность.
– Это древний вал, что ли, какой-то? – спросили.
– Это самое важное. Главная ценность.
– В смысле?
– Это труба.
– А-а, так вот она какая…
– Кормилица.
Сергей Игоревич улыбнулся – от этого полушутливого диалога настроение слегка поднялось.
Свернули с проселка вдоль трубы, и качка стала слабее. Все расслабились, ловили удовольствие от медленной, словно на теплоходике, езды. Но камаз почти сразу остановился.
– Дальше пешочком, – сказала Елена и первой стала спускаться. – Мужчины, захватите, пожалуйста, пакеты.
Побрели по тундре, а по сути, по поросшей низкой, но вполне европейского вида травой поляне. Кое-где виднелись бледно-зеленые пятна ягеля.
Вскоре послышались недовольные бормотки:
– Где стойбище-то? Ближе не могли подвезти?
– Близко нельзя, – отозвался лингвист то ли из Якутии, то ли из Бурятии. – Два раза камаз проедет – и колея на пять лет. Да и животных зачем пугать лишний раз…
Сергею Игоревичу даже с тяжеловатым пакетом в руке идти было приятно. Пахло вкусно свежими травами, радовало, что почти нет комаров и гнуса.
Впереди появились движущиеся точки. Они быстро оформились в оленьи упряжки – четыре оленя тащили маленькие сани. Упряжек было три.
Подъехали. Двое узкоглазых, но не монголоидных мужчин – довольно молодые, один – почти старик с мутными, словно начавшими зарастать бельмами глазами. Все трое улыбались приветливо, обнажив сероватые зубы.
Поздоровались с Еленой, еще некоторыми, как со старыми знакомыми, усадили в сани самых пожилых или полных женщин, и сани заскользили по траве полозьями.
Оставшиеся, продолжив путь, минут через десять увидели на горизонте чумы, еще минут через пять – серую массу оленей слева от стойбища. А спустя четверть часа наконец добрались до места.
Три чума, рядом – прикрытые брезентом снегоходы, несколько саней разного размера, сушащееся белье на веревке, железная печка, поленница, обрезки рогов, окровавленная шкура.
«Будем мясо есть», – угадал Сергей Игоревич.
Он держался в стороне – большинство участников похода тут же накинулись с разговорами, вопросами на мужчин, женщин. Молодые женщины, смущенно улыбаясь, скрылись в чумах, отвечала пожилая, в цветастом байковом халате, по-сибирски повязанная платком. Она была очень похожа на его, Сергея Игоревича, бабушку, разве что разрез глаз другой. Хотя когда бабушка жмурилась…
Были и подростки, ребятишки, совсем кнопки, которые, впрочем, вели себя активно, деловито, почти как взрослые. Занимались тем, что отгоняли от чумов нескольких оленей, которые лезли туда пугливо, но настойчиво.
– Хлеба хотят, – кивнул Дмитрий Абрамович, – разбаловались. И вишь как: одни там стоят, дичатся, а этих пенделями не отгонишь… Как куры, скажи.
Запряженные олени вели себя иначе, смирно, но и степенно – даже глаза были какие-то гордые: мы при деле, мы полезны.
Елена и ее помощницы раздали подарки – овощи, фрукты, толстый женский свитер, соки, резиновые сапоги, – и гостей пригласили в чумы… Сергей Игоревич пошел в ближайший.
Пожилая женщина, придерживая полог, кивала входящим, внутри молодая женщина вынимала из чана мясо, резала кубиками. Расселись на топчаны, стульчики, табуретки с укороченными ножками, принимали тарелки с олениной.
– Кушайте, кушайте, – уговаривала пожилая.
– Как живете-то? – спросил лингвист то ли из Якутии, то ли из Бурятии. – Олени здоровы?
– Здоровы пока, и пусть так будет.
– Да-да, конечно.
– А эта красавица, – кивнула на молодую оплывшая женщина, – дочь или жена сына?
– Жена сына, жена…
– А как молодые находят друг друга? Расстояния от стойбища до стойбища ведь огромные.
Улыбка хозяйки чума из сдержанной стала какой-то стыдливой.
– Ну так как находят… На то и молодость, чтоб находить. Находят… А зимой много в поселке живут… Поселок у нас свой. Там тоже… Праздники бывают еще.
Вошел старик-хозяин. Солидно и устало покряхтывая, устроился перед стоявшей по центру железной печкой, заменяющей сейчас, в теплое время года, стол.
– Вы это, ешьте, – сказал. – Мясо надо горячим есть.
Некоторые, в том числе и Сергей Игоревич, давно уже жевали мягкую ароматную оленину, другие же не решались.
– Много работы у вас? – новый вопрос.
Хозяйка вопросительно взглянула на мужа: ты будешь отвечать или я отвечу?
– Хватает ее, – кивнул старик. – Не скучаем.
И он, и пожилая женщина говорили не то чтобы с акцентом, а как-то с усилием, по обязанности. Так говорили и многие русские крестьяне, с которыми Сергей Игоревич общался в своих экспедициях, его собственные бабушки и дедушки. Трескотни от них нельзя было дождаться, а если что и решали рассказать, то рассказ двигался туго, с массой междометий, пауз, вздохов… Эти ненцы явно были рады гостям, общению, понимали, что вопросы по делу, но не знали, как отвечать многословно.
– А много у вас детей?
– Пять детей. Три сына, две дочки.
– Еще один сын был, – добавила хозяйка, – умер. – И промокнула правый глаз углом платка.
– Простите…
– Это давно было, – сказал старик. – Первый сын был… Заболел маленький, сгорел.
– Как сгорел?
– Температура. Лекарства были какие – не помогали, травы не помогали. Связи с вертолетом не было. И – так…
– М-да…
– А сыновьями, дочками довольны? – наверняка чтоб сгладить трагические воспоминания, спросила одна из помощниц Елены; самой Елены Сергей Игоревич не видел, скорее всего, она находилась в другом чуме.
– Всеми довольны. И женами сыновей довольны, – ответила хозяйка. – Всё умеют, работают.
