— Где же ты там пряталась, глупая девчонка? (Она хотела сказать: «дура ты этакая», но при Анне Сергеевне не решилась.) Под лавкой, что ли?
— Нет, — ответила Ира и всхлипнула. — Там один дяденька большую шубу повесил у окошка, а сам заснул… Я и спряталась под эту шубу… то есть под эту доху… на меху.
— «Доху на меху», — передразнила ее Настя. — Постыдилась бы хоть рассказывать. Бессовестная!
А проводница подошла с веником — подметать пол — и, посмотрев на Иру, сказала:
— И какие еще есть озорницы несознательные! Вот погоди, — и она погрозила Ире веником, — доберусь я до тебя!
Девочки, конечно, поняли, что это не всерьез, но Ира на всякий случай отошла от строгой хозяйки вагона подальше.
Всю остальную дорогу никто с Ирой не разговаривал.
Она молча, с трудом глотая, съела свои бутерброды и, ни на кого не глядя, стала одеваться. Платок завязала так, что одна из ее коротеньких рыжих косичек вылезла наружу, но никто этого даже как будто и не заметил.
В вагон опять вошла проводница.
— Орехово! — деловитым, кондукторским голосом объявила она, а потом добавила шутливо: — Приехали с орехами. Будьте здоровы. А тебе, озорница, — обернулась она к Ире, — досталось бы от меня на орехи, кабы я была твоя учительница.
Анна Сергеевна слегка улыбнулась, и все построились друг за другом в проходе.
Ира хотела было протиснуться вперед, но Анна Сергеевна взяла ее крепко-накрепко за руку, как маленькую.
— Пойдешь со мной, — сказала она.
Ира густо покраснела, но руку не выдернула.
Замедляя ход, поезд подходил к станции.
Приехали!
Хоть и казалось, что в этом новогоднем поезде совсем немного пассажиров, но как только он остановился, из вагонов высыпало столько народу, что платформа сразу почернела.
Анна Сергеевна со своими ученицами тоже вышла из вагона.
— Погодите, девочки, — сказала она, — пускай сначала толпа схлынет. А то вас затолкают. И потом, я думаю, что нас кто-нибудь встречает, а в этой суматохе мы никого не найдем, да и нас не найдут.
И в самом деле, толпа скоро поредела, и тут девочки увидели длинную платформу, покрытую снегом, и одноэтажное вокзальное здание. Над платформой была укреплена большая стеклянная рама с отчетливой, видной издалека надписью: «Орехово».
Под часами, возле зала ожидания, стояла какая-то большая девочка в синем лыжном костюме, в ушастой мальчишечьей шапке и в мохнатых рукавицах. Девочка внимательно оглядывалась по сторонам, должно быть, кого-то поджидая.
— Ну, вот это — Машенька Дмитриева, — сказала Анна Сергеевна. — Пришла нас встречать.
В ту же самую секунду девочка заметила московских гостей и, махнув пушистой рукавицей, бросилась к ним.
— А я смотрю-смотрю, все проходят, а вас нет, — сказала она весело, поздоровавшись с Анной Сергеевной и по очереди пожимая всем девочкам руки своей крепкой, горячей рукой. — Идемте скорей, а то замерзнете. Сегодня мороз — просто жуть! Еще хорошо, что ветра нет.
— Ты одна? — спросила Анна Сергеевна.
— Нет, с Бульбой, то есть с Тарасовым Аликом, — поправилась Маша. — Он на площади дожидается. С санями. Есть у вас с собой какие-нибудь вещи?
— Да нет, какие там вещи, — сказала Анна Сергеевна. — Мы же к вам всего на денек.
— Всего на один день? Как жалко! Ну, идемте.
И Маша быстро зашагала к выходу, то и дело оборачиваясь через плечо. Девочки невольно прибавили шагу, чтобы не отставать от нее. Позади всех шла Анна Сергеевна, крепко держа за руку Иру. Вид у Иры был понурый и несчастный. Она никак не могла попасть в ногу с Анной Сергеевной и поэтому даже как будто слегка прихрамывала.
— Что, у этой девочки, наверно, нога болит? — негромко спросила Маша у Насти, которая шла в первой паре.
Настя переглянулась с Леной Ипполитовой и ответила, усмехнувшись:
— Да нет, ничего у нее не болит. Просто она у нас такая… особенная. Приходится водить ее за руку.
Маша с удивлением посмотрела на Настю, но расспрашивать не стала.
Тяжелая вокзальная дверь, поскрипывая, отворилась, и все вышли на площадь. Девочки невольно зажмурились — так ярко блестел на солнце свежий, еще недавно выпавший снег.
— А где этот ваш мальчик с саночками? — спросила Валя, оглядываясь по сторонам.
— Да вот же он!
В эту же минуту к широким ступеням вокзала лихо подкатили розвальни. Лошадью правил худенький мальчик в такой же шапке-ушанке, как у Маши, и в полушубке. Он на ходу соскочил с низких широких саней, устланных сеном и прикрытых толстыми байковыми одеялами.
— Тпру! Да стой же ты, — сказал он, прикручивая вожжи к передку. — Здравствуйте, тетя Аня!
— Здравствуй, Алик! Здравствуй, дружок! — Анна Сергеевна наклонилась к нему и поцеловала его. — Ну, как твои дела?
— Только по геометрии четыре, — ответил Алик, притаптывая снег большим валенком.
— Молодец. Это ты нас повезешь?
— Я.
— А не вывернешь?
— Что вы! Знаете, как наш конь меня слушается? Лучше, чем Семена Игнатьевича. Ну, устраивайтесь поудобнее. Маша, а ты как — с нами или на лыжах?
— На лыжах, — сказала Маша и вытащила откуда-то из-под байковых одеял длинные лыжи и палки с колесиками.
— Вот так саночки! — в восторге обежав розвальни кругом и усаживаясь на сено, сказала Валя Ёлкина. — Я думала — они какие-нибудь маленькие… ну, просто салазки. Без лошади. А это настоящие санищи! Скажи, Настя, ты когда-нибудь ездила на лошадях?
— Верхом не ездила, — сказала Настя, — а в санях и на телеге сколько раз. В колхозе.
— Ну а я только в такси каталась. Да еще на грузовике, когда на дачу ездили. А на лошади ни-когда!
— Я тоже не ездила, — тихо сказала Нина Зеленова.
— А у нас в лагере были две лошади, — сказала Катя: — Красавица и Тетка.
Все засмеялись.
— А вашу лошадку как зовут? — вежливо спросила Лена Ипполитова, внимательно, сквозь очки, оглядывая большую темно-гнедую лошадь, поседевшую от мороза.
— Грачик, — коротко ответил Алик. — Ну как, уселись?
Маша оглядела розвальни, кое-где подоткнула сено, прикрыла всем ноги одеялом.
— Удобно? — спросила она. — Можно трогать?
— Нет, мне неудобно, — сказала Стелла. — Кто-то сел мне на ногу.
— Кто?
— Не знаю. Кажется, Аня Лебедева.
— Вот и неправда! — обиделась Аня. — Это ты меня все время в бок толкаешь.
Алик обернулся. Видно было, что ему немножко смешно, но из вежливости он сдерживает улыбку.
