Катя не знала, на что смотреть раньше.
— Ой, какие красивые, гладенькие камешки! — говорила она, перебирая их в руках. — А это шляпа? Какая огромная!
Ирина Павловна вынула из чемодана мягкую войлочную шляпу. Катя сразу же надела ее на голову и оказалась под шляпой, словно под крышей.
— Это от солнца, — сказала мама. — Ну выкладывай, что у тебя тут без меня «накопилось».
— Без тебя было плохо, — донесся голос из-под шляпы. — Я так скучала без тебя! Ты понимаешь, мамочка, тебе всегда все интересно, а бабушке начнешь рассказывать, а она ничему не удивляется. Ну решительно ничему!
В комнату вбежал Миша.
— Бабушка не позволяет есть виноград! — сказал он разочарованно. — Говорит, скоро — обед.
— И правильно, — сказала Ирина Павловна. — Я совсем забыла. Вот и тебе, Мишенька, коробочка с ракушками и камешками. Пойди поиграй, а мы тут с Катей поговорим.
Миша заглянул Кате под шляпу:
— Какая смешная шляпа! Как зонтик! А можно и мне ее поносить?
— Можно. По очереди, — сказала Ирина Павловна. — А пока иди.
Миша, взяв подарок, убежал показывать его бабушке, а мама спросила:
— И это все, что у тебя «накопилось»?
— Нет, мамочка, — донеслось опять из-под шляпы. — Я тебе должна сказать еще самое главное. Очень плохое!
Мама присела на стул возле чемодана:
— Ну? Что случилось?
— У нас с Таней… испортились отношения.
— Что? — удивилась Ирина Павловна. — Как же это они могли так сразу испортиться?
— А очень просто. С тех пор как Таня стала студенткой, она так воображает! Только станешь ей что-нибудь рассказывать, а она на часы смотрит. То ей в читальню надо, то на лекцию, то к подруге, то еще куда-нибудь. Скажешь ей: «Мне надо тебе что-то рассказать», а она: «Потом, сейчас не могу». Всегда, всегда ей некогда, и все мои дела для нее — пустяки. Ну вот ты не поверишь — я осталась без учебника географии. Новый предмет, такой трудный, столько названий разных, а я должна занимать книжку у девочек… Уж сколько раз я Тане жаловалась, а она все только обещает да обещает…
Рассказывая, Катя и на самом деле почувствовала, как у нее растет обида на Таню. По-настоящему она с Таней не ссорилась, но сейчас просто очень приятно было рассказывать маме, как трудно жилось без нее, и видеть, что мама, и не говоря ничего, отзывается на каждое слово.
Ирина Павловна слушала серьезно, внимательно, но потом потерла глаза — один, другой, и тут Катя заметила, что мама все-таки устала с дороги, что ей хочется спать, и еще поняла, что огорчила ее.
— Нет, Катенька, — сказала Ирина Павловна, снимая с нее шляпу и приглаживая ей волосы, — ты напрасно обижаешься на Таню. Ты тоже должна понять, что ей сейчас нелегко в новой обстановке. Нужно привыкнуть к профессорам, студентам… Учиться в институте не так-то просто, ты не думай! Это в школе учителя заботятся о каждом ученике, а в институте все надо самому — и конспекты составлять по книгам и лекции записывать… Если уж хочешь говорить серьезно, то раньше Таня о тебе всегда заботилась, а теперь ты сама должна подумать о ней.
В эту минуту из передней донесся звонок.
— Наверно, это она! — обрадовалась мама. — Подожди, Катюша, я сама открою.
Она быстро пошла, почти побежала к дверям, но дверь открылась не сразу. Ключ почему-то сейчас не поворачивался в руках у Ирины Павловны, хоть руки у нее были такие уверенные, ловкие — «золотые».
— Танюша, ты? — спросила она, и за дверью сейчас же раздался такой неистовый, счастливый вопль, что даже бабушка в кухне услышала и, прибежав, помогла маме справиться с непослушным ключом.
Это, конечно, была Таня. Она крепко обняла свою маму — и тут только заметила, что почти доросла до нее.
— Ну что у тебя в институте? — спросила Ирина Павловна, с улыбкой глядя на свою почти уже взрослую дочь.
— Скоро стипендию получу! — с гордостью ответила Таня. — А пока я заняла у бабушки немного денег… — Таня оглянулась и добавила шепотом: — На подарки.
— Кому же подарки? — спросила мама.
— Прежде всего самой же бабушке, — все так же тихо ответила Таня. — Ведь сегодня ее рождение.
Вместе с мамой она пошла в комнату и положила на стол свой портфель. Катя и Миша сразу оказались тут как тут, словно только и ждали этой минуты.
Таня вынула из портфеля узкую длинную коробочку и протянула ее брату.
— Это тебе, — сказала она, — цветные карандаши.
— А бабушке что? — спросил Миша.
— Сумочка, — сказала Таня. — А то на бабушкину смотреть страшно.
Катя и Миша осторожно погладили черную, блестящую сумочку.
— А вот это тебе, Катюша. Учебник географии. Наконец-то удалось достать. Уже четвертый раз в магазин забегаю.
Катя покраснела.
— Ой, спасибо! — тихонько сказала она, боясь встретить мамин взгляд, и взяла в руки новую книжку. На серовато-голубоватом переплете были нарисованы высокие сосны, зеленые елочки, желтые березки и мягко синела гладь реки.
— А это еще один маленький подарок Кате, — сказала Таня, вынув из портфеля что-то завернутое в бумагу.
— Опять — мне?
Катя еще больше смутилась.
Из свертка выпала, разворачиваясь и мягко струясь, белая атласная лента.
— Красивая какая! — прошептала Катя.
Таня посмотрела на Ирину Павловну:
— Понимаешь, мамочка, скоро у нас в школе большой вечер. Медали будут давать. И вот я подумала, что у Кати нет хорошей ленты.
— При чем же тут Катя? — улыбаясь, спросила Ирина Павловна. — Ведь медаль, насколько мне известно, будешь получать ты, а не Катя.
— Да, но нам сказали, что пригласят по нескольку учениц из каждого класса. Хороших, конечно. И прежде всего тех, у кого сестры — медалистки. И бабушку нашу пригласили. И, конечно, тебя, мамочка.
Катя захлопала в ладоши.
А Миша подумал и спросил:
— И меня?
Мама и Таня переглянулись. А Катя сказала:
— Правда, мамочка, возьмем его с собой.
Мама пожала плечами:
— Не знаю, Мишенька. Как-то неудобно… Получится вся семья.
Миша нахмурился.
— Да-а, — протянул он, — когда вы все — так не семья, а когда со мной — так уже семья?
Кате стало жалко Мишу.
— Знаешь, Мишенька, — сказала она, — там будет неинтересно!
— Ну и пускай! — проговорил Миша, и у него задрожал подбородок. — Я очень люблю, когда неинтересно!
Мама притянула его к себе:
— Не горюй, сынок! Помнишь, папа говорил, уезжая, что он на тебя надеется. Ты ведь теперь единственный мужчина в доме и должен вести себя мужественно. Разве ты видел когда-нибудь, чтобы папа плакал по пустякам?
