«Ну а ты — что? — спросит. — А она — что? А Людмила Федоровна — что?»
Станешь подробно рассказывать, а мама: «Нет, Катенька, ты неправа. Тебе надо было сказать то-то и то-то, и никого бы ты не обидела и сама была бы спокойна. А Людмила Федоровна не могла поставить Ане больше, раз она отвечала с запинками, и нечего было Ане обижаться». И пойдет разговор с мамой — обо всем, обо всем! Мама всех девочек в классе знает по именам, и всех учителей, и нянечек. Недаром мама — член родительского комитета школы. К школьным спектаклям она помогает делать костюмы и декорации, и в школе говорят про маму, что она «свой человек».
Да и в самом деле — свой. Уж до того свой!..
А теперь, без мамы, некому рассказать про школу, не с кем посоветоваться, поделиться. С бабушкой не сговоришься. Станешь ей рассказывать, что Людмила Федоровна рассадила ее с Аней, а бабушка: «Болтали, верно?» И уж обязательно какую-нибудь старую пословицу припомнит: «Слово — серебро, а молчанье — золото»; или: «Сболтнется — не воротится». Начнешь рассказывать еще про какие-нибудь неприятности, а бабушка опять: «Ничего, перемелется — мука будет».
И никогда бабушка не расспросит, что же это за неприятности такие. Ей лишь бы только не двойка и не тройка. А остальное — все ничего. «Перемелется да перемелется». А покажется бабушке, боже упаси, что у Кати или Миши насморк или кашель начался, и уже сразу — градусники, горчичники, как будто насморк или кашель важнее всех школьных дел!
Можно бы, конечно, поговорить с Таней, но ей всегда некогда. Начнет Катя рассказывать ей что-нибудь, а она только усмехнется: «Пустяки, ничего страшного».
А кому же приятно, если все его дела считают пустяками?!
И вот наконец до приезда Ирины Павловны осталось всего два дня.
Бабушка и Таня уже привели все в порядок. Тетя Нюша, соседка со двора, вымыла окна. Кате оставалось только сложить книги на этажерке да убрать в ящиках стола и на подоконнике. Ведь от мамы ничего не скроешь — мама сразу заметит, где какой непорядок.
Возвращаясь из школы, Катя думала: «Сегодня какой день? Пятница. Значит, еще один-единственный денечек, и послезавтра рано утром поедем на вокзал встречать маму».
У Кати даже сердце на секунду замерло при мысли о том, какое это будет счастье — стоять на перроне и ждать того мгновенья, когда вдали покажется паровоз маминого поезда…
И Кате ясно представилось, как они все стоят на перроне. У Тани в руках — букет цветов. Медленно подходит поезд, и вот в окошке вагона — мама! Таня сразу ей — цветы в руки, а сама хватает мамин чемодан. А потом все садятся в машину «Победа», с шашечками на борту, и едут домой. Это уж Таня так решила — взять такси, чтобы со всеми удовольствиями! Заодно уж и Катя с Мишей покатаются…
Катя ускорила шаг. Скорей, скорей домой! Надо прибрать все так, чтобы мама осталась довольна.
Открыла Кате бабушка. В передней было темно (должно быть, перегорела лампочка).
— Бабушка, — сказала Катя, сбрасывая пальтишко, — я сейчас примусь за уборку. А то времени мало осталось.
Бабушка усмехнулась:
— Что ж, лучше поздно, чем никогда.
— Да почему же поздно? Ведь еще только послезавтра мама приедет. До послезавтра столько всего сделать можно!..
— Нет, боюсь, что не поспеть тебе, Катюша, — сказала опять с усмешкой бабушка.
В голосе ее Кате послышалось что-то странное — таинственное, добродушно-насмешливое… Катя встревожилась, заторопилась в комнату и в темноте наткнулась на что-то большое, твердое.
— Ой, что это? Чемодан!..
Еще не веря себе, Катя подбежала к вешалке, и, хотя в передней было почти совсем темно, глаза ее сразу различили — вернее, угадали — знакомый серенький плащ.
— Мама! — вскрикнула Катя не своим голосом и в тот же миг уткнулась в маму. Уткнулась и повисла у нее на шее.
— Мамочка, мусенька, — говорила Катя, целуя ее, — мы так мечтали поехать на вокзал — встречать тебя! Почему ты приехала раньше?
— Так ведь сегодня же день рождения бабушки, — сказала Ирина Павловна. — Вы что, забыли? — Она с ласковым упреком посмотрела сперва на Катю, а потом на Мишу (Катя только теперь его заметила: он стоял, подсунув голову под мамину руку).
— Бабушкино рождение? — Миша так удивился, что даже вытащил голову из-под маминой руки и заглянул ей в лицо. — А я и не знал, что у бабушки тоже бывает рождение.
— А я знала, конечно, — сказала Катя, — только у меня совсем вылетело из головы. Что же теперь делать? Ведь мы ей никакого подарка не приготовили.
— Нехорошо, конечно, — сказала Ирина Павловна. — Ну, да так и быть. Я привезла ей с юга большой шерстяной платок. Скажем, что это от нас всех. А теперь идемте распаковывать мои вещи. Я хочу угостить кое-чем вкусным и бабушку, да и вас заодно.
И, опустившись на колени, Ирина Павловна принялась вынимать из плетеной корзинки узкие, твердые, похожие на стаканчики крымские яблоки, тяжелые нежные груши в желто-коричневой веснушчатой кожице и посыпанные опилками большие прозрачные кисти винограда.
Катя прижалась щекой к маминой загорелой руке:
— Мусенька, да какая же ты хорошая! Ты разве не устала с дороги?
— Нет, я славно выспалась в вагоне, — ответила Ирина Павловна.
И на самом деле, она делала все так быстро, ловко, как будто ни чуточки не утомилась от двухдневного пути. Темные волосы ее были гладко, аккуратно причесаны, и вся она была, как всегда, бодрая и свежая.
Ирина Павловна положила на тарелку несколько яблок, груш и длинную тугую кисть винограда.
— Вот, Мишенька, — сказала она, — отнеси бабушке и помоги ей помыть.
Миша ушел, а мама притянула дочку к себе:
— Выглядишь ты хорошо, моя девочка. Ну расскажи, как было в лагере?
— Нет, раньше ты расскажи. Про море. Какое оно?
— Потом все расскажу… Ну как вы без меня жили? Кто тебя тут причесывал?
— Сама! — сказала Катя и хитро посмотрела на маму. — Я научилась сама заплетать косы.
Ирина Павловна засмеялась:
— Ну, сразу и видно, что сама — вон куда пробор заехал…
У нее так ярко блеснули зубы, что Катя даже удивилась маминому загару.
— Мусенька, а ты привезла ракушки?
— Привезла — и ракушки и камешки. Ну, давай распакуем чемодан и заодно обо всем поговорим.
— Да-да, мамочка, поговорим! — подхватила Катя. — У меня столько всего накопилось!..
Мама вышла из комнаты и вернулась, неся свой чемодан.
Она поставила его на стул. Щелкнул блестящий металлический замочек, и крышка открылась.
— Ну, рассказывай, — напомнила Ирина Павловна, осторожно вынимая из чемодана аккуратно сложенные в нем вещи и развешивая на спинки стульев летние платья. Она протянула Кате коробочку, всю обклеенную, как чешуей, ракушками. В коробочке оказались отполированные морскими волнами камешки. Одни были круглые, похожие на картошку, другие — овальные, как яйцо, третьи — плоские, гладкие, как маленькие плитки шоколада.
