— Сильно?
— Да, порядком.
И тут же, в траншее, Гуля принялась с помощью Плотникова и Троянова бинтовать себе ногу.
Плотников сокрушенно покачал головой:
— Эх, и отправить тебя сейчас никуда нельзя — убьют по дороге…
— Да я и не уйду никуда, — сказала Гуля. — Ничего мне не сделается. Рана пустяковая.
И, продолжая делать себе перевязку, она не то тихонько пела, не то бормотала:
Мы теперь далеко-далеко,
Между нами поля и луга,
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти четыре шага…
Тихо и задумчиво Плотников повторил:
— «А до смерти четыре шага…» — потом вздохнул и сказал, нахмурившись: — Ну, кому-кому, а тебе еще жить и жить. Да и нам с Троянычем помирать некогда.
Но в эту минуту что-то с огромной силой ударило и взорвалось где-то поблизости. Немцы начали новую атаку высоты 56,8.
Вокруг все грохотало — то раскатисто, то отрывисто и часто, и в этом хаосе гула и огня трудно было понять, что происходит.
И вдруг в траншее появился — неизвестно как и откуда — Шура Филатов. Согнувшись, он тащил на спине, как ранец, большой и тяжелый термос — литров на двадцать.
— Кушать подано, — сказал он, спуская со спины свою ношу. — Наливайте побыстрей, а то мне надо на дивизионный пункт еду доставить.
— Какой же ты молодчина, Шурка! — говорила Гуля, наскоро хлебая оловянной ложкой из оловянной тарелки горячие щи. — Пропали бы мы без тебя.
А Плотников добавил, тоже быстро уплетая ложку за ложкой:
— Вот и ты участвуешь в атаке, Филатов. Подкрепление доставил.
Уже стемнело, а бой за высоту все еще продолжался. Связь батальона Плотникова с командиром полка Хохловым давно прервалась. Плотников послал к нему самого изворотливого и ловкого из своих бойцов — Хабибулина. Но, должно быть, до Хохлова добраться Кадыру так и не удалось. Долгожданного подкрепления все еще не было. А дотянуться, продержаться надо было во что бы то ни стало…
Всю ночь не утихал бой. Наступило утро.
Гуля стояла теперь недалеко от пулеметчика Грещенко. Пулемет его строчил не умолкая.
— Молодец, Митя! — кричала Гуля, подбадривая его. — Так их, дьяволов! Митя, смотри, наши танки пошли! Танки!
Грещенко, не отрываясь от пулемета, что-то закричал в ответ, но слов его нельзя было разобрать.
И вдруг его пулемет замолчал.
— Митя, что же ты?
Она положила автомат и подбежала к Грещенко. Он лежал, приникнув головой к своему пулемету. Из-под шапки по лбу струилась кровь. Гуля схватилась за свою санитарную сумку, но это было уже не нужно. Она бережно опустила отяжелевшую голову на землю, поцеловала убитого Митю в лоб и заняла место у его пулемета.
И вдруг Гуля увидела, как в нескольких шагах от нее, вскинув руки, упал навзничь Плотников. Превозмогая боль в ноге, Гуля подскочила к нему, нагнулась.
— Товарищ капитан! Ванечка! — крикнула она, забыв в эту минуту, что говорит с командиром батальона. — Голубчик! Сейчас перевяжу! Легче будет. Потерпи.
Плотников тяжело и громко дышал.
Гуля выхватила из сумки бинт и быстро сделала перевязку.
А немцы уже двигались снова. Подходили все ближе, ближе…
Оставив раненого на месте, Гуля бросилась опять к пулемету. Меткой очередью остановила она тех, что подбирались с ее стороны. Немцы залегли. Но вот пулеметный диск кончился. Она пошарила вокруг себя и поняла: стрелять нечем. Вся надежда на гранаты.
Гуля вырвала гранату из-за пояса. Крепко сжала ее в руке и приготовилась… А ну, подойдите, подойдите! И в этот миг она почувствовала, что левая рука у нее стала немая, тяжелая, словно не своя, и рукав наполнился чем-то горячим и липким. Закружилась голова…
«Только бы не упасть!»
Гуля стиснула зубы, еще крепче зажала ручку гранаты и, подпустив немцев поближе, метнула ее. Хорошо!.. Точно!..
Гуля вытащила вторую гранату, последнюю. Эту уже нельзя было бросать — ее нужно было оставить для себя, чтобы не сдаться врагу живой…
Ноябрьская вечерняя мгла со всех сторон обступила высоту. И, почти сливаясь с этой мглой, черные на сером, надвигались все ближе и ближе фигуры немцев…
И вдруг где-то совсем рядом в темноте раздались голоса. Как будто русский говор! Свои… Вспыхнула ракета, брошенная врагом, и осветила белым светом приближающийся полк красноармейцев. Это был еще один полк дивизии — 788-й.
«Подкрепление!» — поняла Гуля.
Да, это было подкрепление. Полк продвигался к высоте. Но он был еще далеко. А с высоты под натиском врага откатывалась рота первого батальона. Командира с ней не было. Осколком немецкого снаряда его убило наповал.
И опять какой-то стремительный порыв словно подхватил Гулю. Она забыла боль, усталость, страх — все на свете.
— Товарищи! — закричала она и словно издали услышала свой сильный и звонкий голос. — Я — первая на штурм! Кто за мной? В атаку, вперед! За Родину!
— Вперед! — подхватил один голос.
— За Родину! — гулко отозвались десятки голосов.
Гуля, нагнувшись, пробежала несколько шагов и вдруг будто споткнулась, поднялась и снова упала.
Троянов обернулся, положил автомат на землю.
— Гуля! — окликнул он ее. — Да что же это с тобой?
Но она не отвечала.
Он стал было расстегивать ворот ее гимнастерки и почувствовал на своих руках кровь. Ранена. В грудь.
Гуля глухо застонала, рванулась и, запрокинув голову, с трудом выговорила:
— Ничего… Чья высота? Наша?
Она пыталась еще что-то сказать, но понять ее было трудно.
Уже похолодевшую Гулю бережно положили на плащ-палатку, а вокруг все так же гремел бой за высоту.
— Прощай, Гуленька… — сказал Троянов и, обернувшись, крикнул: — Товарищи! Наша Гуля убита. Отомстим за нее!
И все, кто был вокруг, ринулись на врага. Бой за высоту разгорелся с новой силой.
Дружным, единым натиском высота 56,8 была вновь взята, отвоевана, оплачена кровью — последняя высота в Гулиной жизни.
Два письма
В одной из комнат трехэтажного белого дома, среди опрокинутых стульев и разбросанных кубиков, сосредоточенно трудился Ежик. Он уже успел перевернуть вверх дном все, что только мог, и теперь пытался сбросить с подоконника тарелку. Его бабушка только что побежала в переднюю открывать кому-то дверь, и Ежик решил воспользоваться ее отсутствием. Это ему удалось. Тарелка полетела на пол и разбилась вдребезги. Ежик испугался и отскочил. Он с удивлением смотрел на черепки, не понимая, каким образом одна большая тарелка могла превратиться в такое множество маленьких тарелочек.
