— Знаю, знаю, — сказала Катя. — Вот что, Тонечка. Если не позволяют, ты и не приходи. Мы с Настей решили помогать тебе по русскому устному и по арифметике. Я буду по русскому.
— Ой, вот хорошо! Только ведь мне отсюда уйти нельзя. Я вещи караулю.
— Ну и карауль. Тут очень хорошо заниматься. Никто нас не видит, никому мы не мешаем. Ну-ка, подвинься. Ты с чего начала?
— Вот басню повторяю.
— Дай мне книжку. Отвечай.
Глаза у Тони стали круглые, и она начала, часто мигая и облизывая губы:
— «Ворона и Лисица». Басня Крылова.
Вороне где-то Бог послал кусочек сыру;
На ель Ворона взгромоздясь,
Позавтракать было совсем уж собралась…
— А вот и не так! — вдруг раздался чей-то знакомый голос. Край рыжей шубы приподнялся, из-под тяжелой, мохнатой полы вылезла Лена Ипполитова с книжкой в руке и, как всегда, в очках на носу. — Надо так:
Уж сколько раз твердили миру,
Что лесть гнусна, вредна; но только все не впрок,
И в сердце льстец всегда отыщет уголок.
Вороне где-то Бог послал кусочек сыру…
— Ну зачем ты ее сбиваешь? — сказала Катя. — Ты же знаешь, что она и так легко сбивается.
— Но ведь так — неверно!
— Почему неверно? Пусть выучит сначала без морали, раз ей так легче, а потом с моралью… А ты как сюда попала?
— Так же, как и ты.
— А зачем?
— Хочу немножко подиктовать Тоне. Мне Настя сказала, что она будет с Тоней заниматься по арифметике, ты — по русскому устному. Ну а я буду по письменному…
Тоня даже смутилась:
— Ой, девочки! Как же это? Ведь вы и в своих половинках звеньев занимаетесь и со мной еще будете? Вам же трудно…
— Ничего, — сказала Катя. — Наша Таня всегда говорит, что если хочешь хорошо выучить предмет, начни его другому объяснять — и сам поймешь лучше, да и запомнишь тверже. Так что нам от этих занятий только польза будет. Ну, Тоня, говори басню.
— С моралью или без морали?
— Как хочешь.
— Я лучше сперва без морали.
— Ладно, начинай.
Тоня опять округлила глаза и заморгала:
Вороне где-то Бог послал кусочек сыру…
— Кар-р-р! — вдруг раздалось где-то за шубой. Рыжие полы раздвинулись, и между ними просунулась чья-то стриженая голова.
— Валерка, убирайся! — закричала Тоня. — Ну чего ты лезешь? Чего подслушиваешь?
Но Валерку не так-то легко было прогнать. Он стянул с веревки какой-то старый, отпоротый от шубы меховой воротник и, подсунув его себе под пояс, принялся вилять им, будто хвостом. Глядя на Тоню прищуренными глазами, он вертелся перед ней и выговаривал сладким голоском:
«Голубушка, как хороша!
Ну что за шейка, что за глазки!
Рассказывать, так, право, сказки!»
— Ну вот, он всегда так! — чуть не со слезами крикнула Тоня, отнимая у Валерки воротник.
Лена укоризненно покачала головой.
— Перестань! Сейчас же перестань! Как тебе не стыдно? — сказала она мальчишке с упреком.
Но мальчишка уже успел прицепить себе новый хвост — какую-то метелку. Он насмешливо взглянул на Лену и, приставив к глазам пальцы наподобие очков, протянул нараспев:
Мартышка к старости слаба глазами стала;
А у людей она слыхала,
Что это зло еще не так большой руки:
Лишь стоит завести очки.
— Ну вот, теперь сами видите, — проговорила Тоня. — Прямо не знаю, как от него отвязаться!
— Очень просто, — сказала Катя. — Помните басню «Прохожие и собаки»? Полает — и отстанет.
Мальчишка как будто немного растерялся. Видно, он не мог придумать, какой басней отбить этот удар. Но тут, к счастью для обеих сторон, где-то за шубами пронзительно зазвенел велосипедный звонок. Мальчишка закричал: «Санька, дай прокатиться!» — и пропал за шерстяными, ватными стенами так же внезапно, как и появился.
В просвет между шубами девочки увидели, как он бросился вдогонку за велосипедом, на котором катил, стоя на педалях и ныряя на каждом повороте, какой-то другой мальчишка, в синей майке.
— Санька, дай же… дай прокатиться! — кричал Тонин враг, во весь дух летя вслед за велосипедом.
Но Санька только тряхнул на ходу головой и выехал за ворота. За ним побежал и Валерка.
— Ну, теперь можно спокойно заниматься, — сказала Катя. — Тоня, кончай басню, потом разберем три предложения, и я пойду. А уж диктовать тебе будет Лена.
Первый экзамен
Наступило девятнадцатое мая, последний день перед экзаменами.
Как ни уговаривала Катя все эти дни себя и подруг, что бояться экзаменов не надо, ей все-таки было страшновато. Может быть, потому, что в школе уже вывесили расписание, и Катя узнала, что первый экзамен будет по арифметике. Письменный.
Накануне Катя легла пораньше, но ей не спалось. Она думала о завтрашнем дне. Ведь это не шутка — первый экзамен в жизни! А к тому же завтра день рождения Миши, и вечером к нему придут гости — товарищи. И ухитрился же Мишук родиться как раз двадцатого мая, когда у всех начинаются экзамены! Ему, правда, хорошо, у него еще никаких экзаменов нет, и он может праздновать день своего рождения хоть с самого утра. А вот каково будет завтра ей, Кате? Веселая она придет из школы или такая же грустная, как в тот день, когда принесла из школы двойку по естествознанию? Тогда было так тяжело, так стыдно перед всеми, и особенно почему-то перед Мишей, а завтра будет еще тяжелее, если плохо сдать… Право, уж лучше бы Миша не звал к себе товарищей!
Катя громко вздохнула и перевернулась с боку на бок.
В соседней комнате мама гладила Катино школьное платье, ставшее за зиму коротковатым, а бабушка дошивала новый белый передник.
«Что-то завтра будет? — думала Катя. — А вдруг задача попадется очень трудная? Аня-то, наверно, решит, и Нина тоже — им арифметика дается легко, а вот как Ира, Наташа? Наташа, конечно, права — ей никак нельзя не решить! На третий год ее, конечно, не оставят, но и переэкзаменовку держать очень неприятно, особенно если сидишь в классе второй год. Надо выдержать, и не меньше чем на четверку… А уж Тоня — та выдержала бы хоть на троечку! А то ведь она может не решить просто со страху».
Правда, Настенька говорит, что за Тоню бояться больше нечего. Они решали вместе по многу задач на все правила и на все случаи, и Тоня все понимала и путалась только тогда, когда пугалась. Но ведь как раз на экзамене она и может испугаться. Тут человек и похрабрее, чем Тоня, струсит.
