— Так мы для чего тут собрались?! — Кошка даже привстала над столом. — Чтобы эти доказательства добыть!
— Или сделать, — добавил Молчун, притаившийся в углу.
Теперь, когда с помощью Цветов удалось добыть настоящую бумагу декабриста Костевича (правда, всего один лист), проблем с подделкой стало меньше. Но совсем они не исчезли. Нужно было написать собственно письмо.
Долго спорили о том, что это за письмо должно быть. Кошка требовала кучу писем обо всем, «чем больше, тем лучше». Димка настаивал на деловом послании, Женя — на трагическом признании в любви, Анечка ныла, чтобы быстрее начинали работать. Молчун сидел в интернете — изучал аналоги.
Решили, что письмо будет и любовное, и деловое одновременно. Написанное Костевичем уже из ссылки… нет, с каторги. Хотя нет, с каторги нельзя, они там были без права отвечать на корреспонденцию. Получать могли, а отвечать — только когда выходили на поселение. Значит, из ссылки.
— И пусть он просит ее приехать! — настаивала Кошка.
— Куда? — возмущался Димка. — В Сибирь? Он что, садист?
Даже романтически настроенный Женька решил, что это перебор. Компромисс получился такой: в письме декабрист упрашивает свою любимую не ехать. То есть раньше она ему написала, что приедет, а он в ужасе отвечает: «Ни за что! Зачем тебе губить молодость!?» А всю необходимую информацию можно пораскидать по тексту: про жену, которая с легким сердцем свалила в Париж; про жен декабристов, которые уже приехали и начали обживаться.
Но это все так, в общих словах, нужен был стиль. Тут пригодилась Молчунова усидчивость. За полчаса он наковырял в Сети столько документов и писем, что изучали их до ночи — и потом еще дома.
И еще несколько дней писали само письмо, взяв за основу переписку декабриста Нарышкина с его женой. Спорили над каждым словом. Больше всего грызлись Кошка с Димкой. Дима, человек консервативный, собирался скопировать какое-нибудь нарышкинское письмо один к одному. Кошка требовала максимального разнообразия и вообще писать в стихах. И хорошо бы на французском!
Кошка с Димкой разругались до поросячьего визга, и за дело взялись Женя с Анечкой под суровым контролем Молчуна.
В результате получилось вот что:
«Иркутск
20-го апр.
Друг мой возлюбленный, Аннушка, обнимаю тебя от всей души; сопровождаю тебя и думаю сердечною и усердною молитвою. Завтра я отправляюсь в поселение, успел все уложить и теперь совсем наготове. Помолись за меня, друг мой, и благослови, так как я тебя благословляю от всей души!
Благодарю тебя, друг мой, за отрадную твою любовь, которая для меня так много и в стольких отношениях благодетельна, и благодарю за тебя Господа. Однако молю оставить свое намерение отправиться сюда, вслед супругам иных моих товарищей! Господь свидетель, что их обстоятельства совсем не сходны с нашими. И то, что Татьяна Ивановна от меня отреклась и предпочла веселие Парижа моему обществу и тяготам здешней жизни, не дает оснований, голубушка моя, тебе ехать сюда под именем моей супруги. Ведь нас тут знает всякий из нашего круга! Не гневи Господа, не понуждай меня становиться клятвопреступником!
Надеюсь, что все твои родные здоровы, всем домочадцам кланяюсь. Также Отцу Иоанну и Дм. Ивановичу, желая ему выздоровления. — Не забудь Машеньке сделать от меня подарок — а Улиньке качелья, взамен которых прошу мне чаще писать.
Я же буду нетерпеливо ожидать твоих писем — в них будет моя отрада!
Аннушка, друг души моей, целую твои ручки и ножки — нежно обнимаю вместе с дорогими братьями и сестрами, поручаю вас хранению Спасителя нашего и Пресв. Богородицы — в храме Ее помолитесь о скором нашем соединении.
А затею свою с переездом ко мне под видом супруги — забудь, молю на коленях!
Любящий тебя
С. Костевич»
Получился типичный компромисс: Дима уверял, что любой текстолог с полпинка разоблачит их подделку, Кошка возмущалась по поводу строк, вставленных из оригиналов без изменений, Женьке письмо казалось недостаточно душевным, а Анечка удивлялась, зачем так часто поминать бога и непонятных людей.
И только Молчун тихонько выводил — для тренировки пока на обычной бумаге — каллиграфические строки, не забывая расставлять «яти» и «еры».
Все прекрасно понимали, что попытка одна. Потому что лист бумаги один.
Нужно написать письмо чисто, красиво и желательно одним махом. При этом почерк должен быть неотличим от почерка Костевича.
Молчун тренировался целыми днями. Всем остальным делать было нечего, они могли только стоять над душой, в сотый раз перепроверять детали письма или слоняться из угла в угол.
Анечка опять выпала из школьной жизни. На уроках уходила в себя, после школы сразу неслась встречаться со «своими».
Через неделю после уроков ее за руку схватила Полина.
— Ты куда пропала? — спросила она. — Мама все время про тебя спрашивает.
— Да я тут… мы тут… заняты, короче.
— Опять флешмоб готовите?
— Ну да… Типа того…
— Хорошо вам… А мне без тебя ску-у-у-учно, — Полина вытянула губы трубочкой и закатила глаза, — Антон весь день в компьютере, мама на рабо-о-о-оте.
В голове у Ани щелкнуло и начал складываться пазл: «им скучно», «компьютер», «флешмоб». Нужно придумать занятие, которое вытащит ребят из компьютера, но такое, чтоб им не было скучно. Пазл сложился!
— Полин, ты знаешь, что такое квест? — спросила Аня, подпрыгивая от нетерпения.
— Игра, — пожала плечами Полина. — Компьютерная.
— Не обязательно компьютерная. В настоящий квест ты никогда не играла?
— В компьютере настоящий! — уверенно ответила девочка.
— Нет, в компьютере… Ай, долго объяснять. Короче, ты что хочешь: играть или готовить?
— Что готовить?
— Да квест!!! — Аня начала заводиться, она не привыкла к такой непонятливости.
— Я ничего не хочу! Мне скучно! — заявила Полина.
— Да потому и скучно, что ничего не хочешь! — выпалила Аня. — Пойдем со мной!
— Куда?
— С нормальными людьми тебя познакомлю, — буркнула Аня, взяла Полину за руку и потащила на слет Птиц.
Идею устроить квест на местности Птицы восприняли радостно — все лучше, чем простаивать.
Полина сидела тихо и широко раскрытыми глазами смотрела на то, как Кошка расчерчивает лист бумаги, расписывая этапы игры.
