— Стёпка, ты что тут? — отец тормошил его за плечо. — Ты что, замёрз? Я решил тебя догнать и вернуть. Пошли-ка домой. По такой погоде и вовсе из школы не вернёшься, ночевать там придётся. Сиди уж дома.
Отец глядел из-под лохматой шапки виновато. В его бороду забился снег, отец тяжело дышал, видно бежал всю дорогу.
…Наледь на стекле оттаивала неохотно. «Я хочу домой» — вырисовывалось ночным узором на окне. Третий день Стёпкиной «зимовки» в Дальнем подходил к концу. Слёзы у него высохли. Но вдруг сильно заболела нога, запульсировало над коленкой. Стёпка отчего-то этому обрадовался и ничего не сказал отцу.
— Тук-тук, — раздался весёлый голос от входной двери. — Кто в тереме живёт?
Стёпка прильнул к дырочке в перегородке. У двери стоял высокий парень в унтах, в кожаной куртке с меховым заснеженным воротником и с такой же облепленной снегом шапкой, которую держал в руке. Его краснощёкое, исхлёстанное снежными ладонями метели лицо показалось Стёпке знакомым.
— Вертолётчиков здесь приютят? — засмеялся пришелец, пожимая отцу руку. — Может, и для прогрева что-нибудь нальют. У меня-то вынужденная посадка благодаря твоему прогнозу. Привёз твои мензурки и ящик с аппаратурой. Оцени, вёз бережно, как хрустальную вазу.
— А это у тебя что?
Стёпка ещё крепче прижался к дырочке, но отец закрывал от него вертолётчика. Стёпка вспомнил, что именно этот пилот привёз его в Дальний.
— Да так. Для твоего сына. Мне показалось, что ехал он сюда без особой радости, даром что к отцу. Вот я и решил ему настроение поднять. Это способствует положительным эмоциям.
— Больно нужен ему отец, — проворчал отец. — И это всё баловство. Поиграет и бросит, а мне ухаживать.
Сгорая от любопытства, Стёпка, прихрамывая, вышел из-за перегородки. За пазухой у пилота сидело лохматое дрожащее серое с рыжими подпалинами существо, с круглыми зелёными глазами, расширенными от страха.
Пилот двумя пальцами вытащил за шкирку запищавшего котёнка.
— Вот, держи. У нас кошка на базе окотилась. Обзаводись хозяйством.
Котёнок прижался к мальчику и перестал дрожать. Пушистый, горячий, трепетный, с крохотным тельцем под почти львиной гривой. Стёпка улыбнулся, сделал шаг к столу и пошатнулся.
— Эй! Что с тобой? — пилот придержал его за плечо. — Да ты горячий. Григорий Иваныч, сын-то у тебя заболел…
Стёпку вместе с котёнком уложили в постель. Отец посмотрел Стёпкино горло, приложил прохладное ухо к спине и долго вслушивался.
— Ничего не понимаю, — он досадливо пожал плечами. — Что у тебя болит? Живот?
— Нога, — с неохотой признался Стёпка. Отец откинул одеяло и увидел чуть повыше колена рану, круглую дырочку с большим кругом красноты вокруг. Краснота расползалась, как вода по клеёнке из опрокинутого стакана. Неумолимо от розового переходя в багровый оттенок.
— Что ещё за ерунда? — недоумевал отец. — Чем это ты поранился?
— Да это там, в школе. Гвоздь в ножке парты торчал, я и наткнулся.
— Почему же ты сразу не сказал? Довёл до температуры. Наверное, инфекция в кровь попала.
— Я домой хочу, — у Стёпки скривилось лицо от боли и слёз. — Домой хочу.
— Опять двадцать пять. Из-за твоих капризов я не собираюсь разрывать контракт. Ты хочешь, чтобы после этого меня никуда не взяли на работу?
— Я домой хочу, — твердил своё Стёпка.
Нога болела всё сильнее. Температура давила на затылок, расслабила мышцы на шее, и голова стала неподъёмной, огромной, раскалённой. Она всё время скатывалась с подушки, а потом оторвалась, покатилась по полу, подпрыгивая и постукивая.
— Голова катится, — прошептал сквозь слёзы Стёпка.
— Бредит, — озабоченно сказал пилот. — Пойду за доктором.
— В такую пургу? Если дойдёшь туда, обратно заплутаешь. Может, до утра дотянем?
— Не факт, что утром снег кончится.
* * *
Череда уколов, капельниц… Ногу рассекли скальпелем, потом она снова принялась нарывать. Температура редко опускалась, и Стёпка часто бредил. Если температура спадала, он лежал неподвижный, бледный, похудевший и обессиленный и изредка затухающим голосом просился домой.
Через несколько дней Стёпке стало лучше. Отец ликовал и потирал ладони.
— Ну вот, дело на поправку. А ты заладил: «Домой, домой». Тут тоже врачи есть.
Стёпка мрачнел, утыкался носом в холодные брёвна стены и плакал. Он очень боялся уколов и капельниц… Но на следующий день на его ноге появился новый нарыв, чуть пониже первого. Отец недоумевал, где это Стёпка поранился, ведь почти не вставал с постели. А доктор предположил, что эта рана образовалась сама из-за неутихающей инфекции в крови. Доктор вывел отца за перегородку и стал ему объяснять что-то вполголоса. Стёпка прислушался.
— Я, конечно, понимаю, что вы не должны прерывать контракт, — говорил доктор. — Но больной сын — это уважительная причина. В конце концов, вызовите мать. Ему надо всё-таки в Москву. Эти странные язвы нельзя пускать на самотёк. Нужно серьёзное обследование, возможно, переливание крови. У меня тут нет таких условий и возможностей.
— Так вы советуете… — озадаченно и расстроенно начал отец.
— Я советую везти его в Москву.
Стёпка закрылся одеялом до глаз, но синие глаза в обрамлении тёмных кругов, припухшие от слёз, сверкали ярко и радостно, совсем не как у тяжелобольного.
Через два дня сборов укутанный и оттого толстый и неповоротливый Стёпка с котёнком, прозванным Табачком, сидел в вертолёте. Отец, не спавший перед этим несколько ночей, дремал, полусидя у противоположного борта вертолёта. Сменщик для отца нашёлся на удивление быстро. Ждать его уже не стали, отец торопился вывезти Стёпку к столичным врачам. Но всё равно, мысль, что метеостанция не останется надолго без присмотра, успокаивала его. К тому же он всё ещё надеялся, что Стёпкино лечение не затянется и удастся вернуться в Дальний.
Глядя в иллюминатор на снег и одинокие островки леса, на редкие домики, серо-чёрные, закопчённые от старости и вечно дымивших печных труб, на небо, уже темневшее, которое скоро на много дней совсем почернеет в полярную ночь, Стёпка наверняка знал, что никогда сюда не вернётся. Чего бы это ему ни стоило, какие бы уловки и хитрости ни пришлось применять.
По мере приближения к Москве Стёпка чувствовал себя лучше. Почти не поднималась температура, надетые одёжки потихоньку таяли. Скоро остался один свитер, валенки сменили ботинки. Дома в пустоте и клубках пыли по углам было тепло. Только включили батареи отопления. Осень ранила клён за окном: он стал свекольный и норовил запятнать балкон кровавыми гусиным лапками листьев.
Стёпка улёгся в свою постель, застеленную отцом, обложился любимыми книжками и дисками с музыкой, которые забыл взять в Дальний. Табачок улёгся у него на груди и мурлыкал. Температуры совсем не было, краснота на ноге почти прошла. Московские светила медицины уже не нависали угрозой обследования в воображении Стёпки. Но отец всё равно заставил лежать.
