Известность? Да. Почет? Не особо.
Три ночи он шел на восток от реки Нил. Большинство людей вышло бы к Красному морю и целой россыпи курортов, но Фаэтон, будучи сыном Гелиоса, умудрился найти волшебный дворец отца на горизонте, откуда Гелиос каждый день начинал свои поиски горячих цыпочек... я хотел сказать, свой величественный пролет по небу.
Фаэтон добрался до места где-то в три утра. Даже в предрассветном мраке ему пришлось надеть солнцезащитные очки, настолько ослепителен был дворец. Парапеты сияли расплавленным золотом. Вокруг колонн из небесной бронзы перед входом пылал огонь. На серебряных воротах — по задумке самого Гелиоса проигрывались, точно на экране кинотеатра, сцены из жизни смертных.
Когда Фаэтон подошел ближе, двери сами собой открылись За ними был тронный зал размером со стадион. Внутри толпились младшие боги, помощники Гелиоса, ожидавшие начала ежедневной службы. Три оры, богини времен года, попивали кофе и завтракали тако. Леди в переливающихся голубых и золотых одеждах - Гемера, богиня дневного света, - болтала с красивой крылатой девушкой в розовом платье. Фаэтон предположил, что это Эос, розоперстая богиня зари, потому что он еще ни у кого не видел таких красных рук. Либо ее пальцы были вымазаны кровью, а в этом случае Фаэтон не горел желанием с ней познакомиться.
Другой угол занимала целая группа ребят в одинаковых синих рабочих халатах, но с разным временем на спинах - 00.00, 1.00, 4.00, — и надписью «Чистотряд». Фаэтон предположил, что это были боги часов.
Да, у каждого часа есть свой младший бог. Можете себе представить, каково быть богом двух часов дня? Все школьники тебя ненавидят и только и думают: «А можно уже будет полчетвертого? Я хочу домой!»
В центре зала на тропе из изумрудов восседал титан Гелиос. (Нет, он вовсе не пытался произвести впечатление У этого парня наверняка и туалет был из бриллиантов, ослеплявший любого, кто направлял на него лучик спета.)
Фиолетовые одежды подчеркивали ровный загар. На черных волосах покоился золотой лавровый венок. Он тепло улыбался (ну, он был богом солнца, он все делал с теплотой), что смягчало жуткое впечатление от глаз, потому что его зрачки пылали, как контрольные лампочки на промышленных печах.
— Фаэтон! — воскликнул он. Добро пожаловать, сын мой!
Сын мой. Эти два слова осчастливили Фаэтона. Гордость окутала его горячей волной, а может, у него поднялась температура, потому что термометр тронного зала показывал под пятьдесят.
— Так это правда? — слабым голосом спросил он. — Я твой сын?
— Конечно, ты мой сын! — ответил Гелиос. — Подойди сюда. Дай мне на тебя посмотреть!
Фаэтон приблизился к трону. Остальные боги столпились вокруг, шепча: «У него отцовский нос. Ничего фигура. Красивый юноша. Жаль, у него глаза не пылают».
У Фаэтона закружилась голова. Он начал сомневаться, стоило ли сюда приходить, но затем вспомнил колкости Эпафа. Тупой царевич с его тупой лоурайдерской колесницей.
Злость вернула Фаэтону смелость. Он был полубогом. Он был вправе здесь находиться. Выпрямившись, он посмотрел прямо в пылающие глаза отца.
Гелиос внимательно его оглядел.
— Ты вырос превосходным юношей. Ты достоин своего имени — Сияние. И этим я хочу сказать, что ты молод, силен и красив и никак не ассоциируешься с тем фильмом про маньяка с топором.
— Э-эм, спасибо...
— Итак, сын мой, — продолжил бог, — затем ты пришел повидаться со мной?
По щеке Фаэтона скатилась капля пота. Ему очень хотелось ответить: «Потому что ты нс приходил повидаться со мной, козел», - но он решил, что не стоит.
— Отец, я горжусь, что я твой сын, — сказал Фаэтон. - Но лома никто мне не верит. Они смеются надо мной. Утверждают, что я лгу.
Гелиос нахмурился.
— Почему они тебе не верят? Разве они не заметили, что я не стал сжигать твою мать после ее официального заявления?
— Не думаю, что это кого-то убедило.
— Разве они не знают, что твое имя означает Сияние?
— Им плевать.
— Смертные! Ни в чем им не угодишь!
Гелиос задумался. Ему не нравилось, что над его ребенком потешались. Он хотел помочь Фаэтону, но не знал как. Ему стоило остановиться на чем-то простом, вроде автографа или совместного снимка в «Инстаграме». Или прицепить к колеснице баннер «ФАЭТОН - МОЙ СЫН. СМИРИТЕСЬ».
Вместо этого Гелиос поступил опрометчиво.
— В качестве доказательства, что я твой отец, — сказал бог, — проси меня о чем хочешь. Все, что угодно, и я это сделаю.
Глаза Фаэтона вспыхнули (не буквально, как у его папы, но почти так же ярко).
— Правда? Ты серьезно?
Гелиос усмехнулся. Ох уж эти дети... Он предположил, что Фаэтон попросит волшебный меч или билеты на крутые автомобильные гонки.
— Клянусь рекой Стикс.
Опять-таки, нельзя давать подобных обещаний, но почему-то именно они срываются с языка богов и героен в самый худший момент.
Впрочем, я понимаю Гелиоса. Как и большинство божественных отцов (да и смертных тоже), он чувствовал себя виноватым, что не уделял должного внимания детям. Он пытался компенсировать эго дорогим подарком — а в данном конкретном случае катастрофически глупым обещанием.
Фаэтон не колебался. С самого детства он хотел лишь одного. Он мечтал об этом всю жизнь.
— Я хочу завтра управлять солнечной колесницей! — выпалил он. — Целый день только я!
По всему тронному залу пронесся шорох, как от помех на записи: все боги вытянули в его сторону шеи и уставились на него с немым вопросом: «Что ты сказал?»
Божественная челюсть Гелиоса отвалилась. Божественному заду вдруг стало очень неуютно на изумрудном троне.
— Эй-ей-ей, полегче. — Он попытался засмеяться, но это больше походило на предсмертные хрипы. — Ребенок, давай не будем сходить с ума. Выбери что-нибудь другое. Серьезно, это единственное, что я не могу тебе позволить.
— Ты обещал все, что угодно, — напомнил Фаэтон. — Примечаний не было.
— Примечание подразумевалось само собой! Подумай сам! Солнечная колесница? Это слишком опасно! Как насчет симпатичного набора колесниц из спичечных коробков?
— Пап, мне шестнадцать.
— Тогда настоящую колесницу! Ни у кого из детей такой не будет! «Mark V Zephyr» с бронзовыми дисками...
— Пап! — перебил Фаэтон. — Ты выполнишь клятву или нет?
Гелиос ощутил себя в ловушке — еще хуже, чем когда он проткнул колесо в четыре часа и торчал в ожидании техпомощи посреди полуденного неба.
— Фаэтон, ладно, я поклялся. Взять назад слово и не могу. Но я могу попытаться вложить в твою голову крупицу здравого смысла. Это плохая идея. Если бы существовал бог плохих идей, он бы написал краской на щите «позволить смертному вести солнечную колесницу», потому что это худшая из всех возможных плохих идей.
