– Почему ты думаешь, что это детская? Может, гардеробная?
– С двумя большими окнами? – Я рассмеялась. – Нет, это детская.
Поспелов замолчал.
– Я всегда думал об этом доме, как о месте, которое так и не посетило счастье, – наконец произнес он.
– И тем не менее. Я вообще заметила, что видов счастья много. И не надо ждать того самого, которое, как нам кажется, будет настоящим. Вполне может быть, что тебе достанется маленькое, еле заметное, куцее, но все равно счастье.
– И ты бы согласилась на «куцее»?
– Меня бы никто не спрашивал. Я бы просто поняла, что это оно. Хоть оно бы и совсем не походило на мои представления о нем.
– Ты – борец. – Поспелов улыбнулся.
– Нет, я – та, которая ждет своего часа. – Только выпитое за этим столом, сподвигло меня на эти слова.
– Что ты имеешь в виду?
– Я свою жизнь откладываю на потом. «Потом» – когда дам образование сестре. «Потом» – когда заработаем денег. Потом – когда откроем свое дело. «Потом» – когда разовьем свое дело. И так до бесконечности…
– И сейчас так?
– И сейчас так.
– А что же хочется?
Я посмотрела на Поспелова:
– Сладкого. Конфет. Или тортика.
Поспелов мгновение молчал, потом встрепенулся:
– Есть, есть сладкое! Сейчас сделаю тебе чай!
Спать я пошла под утро, когда за столом оставалось совсем немного людей. Нина с Артуром, переругиваясь, съели по куску торта и, обнявшись, поднялись на второй этаж. Остальные исчезли незаметно. За окном забрезжило утро, и я почувствовала, что глаза слипаются.
– Я ухожу, – повернулась я к Поспелову. – Иначе просплю весь наступивший год.
– Год – не надо. А день можно. Выходной же. – Он улыбнулся. – Спи на здоровье!
– А как же Монк?
– Ну, надо будет сначала до нее дозвониться.
– И все равно.
– Пойдем, провожу.
Мы поднялись на третий этаж, перед моей дверью Поспелов обнял меня за плечи.
– Я перетащу свое одеяло к тебе? Нам будет теплее…
– Пусть твое одеяло ночует там, где ему положено.
Поспелов как-то несолидно хихикнул и втолкнул меня в комнату.
Я наблюдала, как он пытается меня обнять, и думала о том, что очень смешно и неловко объяснять ему, уже проникшему в мою комнату, что имела в виду не только одеяло, но и его самого. «Ну, что теперь делать?! – думала я, отвечая на его поцелуй. – Оттолкнуть и еще раз объяснить? Или перестать быть занудой. Он же приятный, и я ему нравлюсь». – Остаток мыслей куда-то делся. Поспелов целовал меня и обнимал все крепче и крепче…
– Настя! Ты сошла с ума!
Лида бегала по комнате, словно курица из мультфильма. Сходство добавляла длинная теплая юбка в черно-белый зигзаг. «Точно, пеструшка! Курица-пеструшка», – думала я, наблюдая за сестрой. На душе у меня было замечательно – наконец-то в моей жизни случилось хоть что-то личное. Простая мысль, что я теперь имею право на свидание, на прогул, на исчезновение без объяснений, придала мне силы и уверенности в себе. А самое главное – подняла дух. Я совсем не переживала по поводу скоротечного романа, или, как только что выразилась Лида, «скороспелой связи». Ничего предосудительного в наших отношениях я не видела – мы были взрослыми, самостоятельными людьми без личных обязательств. Мы нашим выбором никого не сделали несчастным. Все, что нам предстояло или не предстояло пережить, – это уже только наше дело.
– Ты понимаешь, что вы едва знакомы! – Лида сделала круглые глаза.
– Ну уж так ли едва. Мы виделись раз пять. И Димка рекомендовал его самым лучшим образом. Он-то его знает давно.
Лида не заметила иронии в моем ответе.
– Настя, тебе надо выйти замуж! Понимаешь, тебе нужна семья. А с Поспеловым ты в лучшем случае будешь иметь связь, которая затянет тебя, отвлечет от серьезных отношений. Настя, ты моя старшая сестра!
– Ты намекаешь на возраст? Зря. Я никуда не спешу. И больше всего не хочу, чтобы мне действовали на нервы вечным напоминанием о том, что уходит время. Никуда оно не уходит, понимаешь? Оно движется в сторону перемен. И я этих перемен дождалась.
– Ты говоришь глупости! Ты сама понимаешь, что говоришь глупости! Время, перемены – набор каких-то слов. Настя, ты поспешила.
– Лида, откуда ты знаешь, что поспешила. – Я вдруг почувствовала злость. – Откуда ты это взяла? С чего ты взяла, что я должна что-то высиживать и выжидать. Что я должна взвешивать и просчитывать. Ты не боишься, что у меня на это вся жизнь уйдет? Она уже ушла на массу вещей, которые мне не по нраву, которые не доставляют мне никакого удовольствия. Но ты ни разу не слышала от меня жалоб…
– Слышала…
– И что? Может, я и пожаловаться не имею права? Мне кажется, что все привыкли видеть меня «на посту». Как вечного часового, без которого пейзаж уже не тот. А я устала. Устала быть во всеоружии. Я устала быть одна. Я устала подстраивать свою жизнь под всех и под различные обстоятельства. Я уже отдала все мыслимые долги. Я хочу жить своей жизнью.
Лида молча слушала меня. Переведя дух, я продолжила:
– Лида, ты очень жесткая. Очень. Ты, когда требовала от меня уйти к Мурашовой, даже не подумала о том, что для меня значила эта перемена. Ты не представляла, как тяжело мне это далось. Между тем ты жила той жизнью, которая тебе удобна. Ты захотела замуж – вышла! Ты решила родить – родила. Ты решила воспитывать детей дома – сидела дома. А ведь я могла тебе сказать: «Дорогая, у нас есть дело, и оно важнее всего! Давай ты потом займешься личной жизнью!» Но почему-то я так не говорила.
– Настя, ты не имеешь права…
– Имею! Имею право и на эти слова, и на не согласованные с тобой поступки, и на личную жизнь, и на дело, которое мне нравится больше, чем бухгалтерия швейного производства. Я имею право на все это!
– Мы же не об этом сейчас. Я же волнуюсь, что ты этого человека почти не знаешь!
– И что? Это же я его не знаю! И поэтому не стоит волноваться. Я разберусь, если понадобится.
Я вышла из кабинета сестры и наткнулась на Димку.
– Настя, нас ждут в оргкомитете Недели моды. Собирайся.
– Не поеду. У меня другие дела.
– Ты с ума сошла! Какие могут быть дела сейчас?!
Я резко повернулась на каблуках:
– Личные. Абсолютно личные! Поезжай один.
Войдя в свой кабинет, я хлопнула дверью.
Этот разговор с сестрой должен был когда-нибудь состояться. История с Поспеловым лишь поторопила события. Но те рамки, в которые я сама себя втиснула, рано или поздно я же сама и должна была раздвинуть. И, как я и предполагала, именно Лиде это было неугодно. Мое одиночество, моя вечная готовность жертвовать во имя семьи и дела была ей удобна. Она привыкла к тому, что жертвую я, что уступаю я, что самое тяжелое на моих плечах. И кто бы ни был на месте Поспелова, сестре бы он не понравился.
