Когда я уставала рассматривать книгу, я, подпрыгивая на пышной постели, укладывалась на бок и начинала думать. Думала я о том, что я сразу догадалась, чем занимаются в том самом странном издательстве. Я это поняла, но меня это вовсе не трогало – мне нужны были деньги, которые мне заплатили. Меня не удивил выход книги. А для чего тогда ее писали? Меня удивило другое. Судя по рекламным слоганам, которыми была переполнена последняя страница обложки, и по указанному тиражу, книга имела успех. И именно это обстоятельство меня озадачило. Я ведь думала, что написала простую и далекую от логичного полновесного завершения историю. Мне самой нравилась идея с покупкой души. Души, которая порой необходима как теплый свитер, чтобы чувствовать себя комфортно, чтобы в мороз иметь возможность обратить внимание еще на кого-нибудь или что-нибудь, а не только на себя и свое озябшее тело. Мне нравилась эта идея утилитарности, практичности некоторых абсолютно метафизических явлений и поступков. Но развить как следует, сделать более заманчивым и загадочным этот поворот мне не удалось. Я это понимала и вдвойне не понимала, чем так нравилась эта книга. Еще я страшно жалела, что недописала роман так, как надо было бы, как дописывают умные, серьезные книги.
Большую часть ночи я проводила в раздумьях и сомнениях. И самым главным вопросом стал вопрос о поиске этой загадочной Монк. Я не знаю, что бы я хотела у нее спросить, я вообще не знаю, зачем мне понадобилось опять возвращаться в эту историю. Во всяком случае, деньги, которые эта дама теперь получала за мою книгу, меня не волновали вовсе. В моем случае любопытство было сродни исследованию, а поиск был похож на преследование.
Десять дней в Лондоне пролетели быстро. Я устала от чужого языка, от чужих запахов, от чужих звуков. Улетала я, решив все свои задачи и нагруженная рулоном мохерового трикотажа.
Глава 13
По следу
Возвращение было приятным. Обратная дорога мне не казалась уже страшной – про турбулентность я все прочитала в Интернете, там же – про технические характеристики самолетов, которыми оснащена наша главная авиакомпания. Сев в самолет, я сразу выпила сто граммов водки, которые, совершенно не стесняясь, попросила у стюардов. Весь дальнейший полет я чертила в блокноте кружочки и стрелочки, а заодно писала подробный план поиска. Я уже знала, что сначала пойду по книжным магазинам, потом в издательство, где работала, потом по книжным базам. Я буду исправно колесить по всей Москве, чтобы хоть одним глазком посмотреть на эту женщину, которая, в отличие от меня, не постеснявшись, бухнула в кастрюлю романа лошадиную дозу эмоций и тем самым приготовила сногсшибательное блюдо. Как это ей удалось? Почему она решила расставить акценты иначе и как она могла предвидеть результат?! Меня это интересовало. Я хотела бы с ней поговорить, чтобы понять разницу между нами – ведь не просто так она выбрала мой текст. А может, она и не выбирала, а ей предложили и только потом она его правила, исправляла и дополняла. Что она была за человек? Похожа ли на меня? Или это просто случай и обычная «квалификация» беллетриста? Я изнемогала от всех этих мыслей, которые усложняли в общем-то простую ситуацию.
– Ну, как тебе Лондон? Как английский стиль? – Лида бросилась обниматься.
– Нет никакого английского стиля! – ответила я угрюмо, забыв, что моя сестра имеет склонность к паникерству.
– Как – нет?! – Лида ожидаемо ударилась в трагедию. – А что же мы тогда делаем?!
За десять дней моего отсутствия в компании не случилось ничего такого, от чего можно было упасть в обморок. Не случилось ничего, кроме того, что поменяли часть моделей для показа. Конструктор Олимпиада утверждала, что легче начертить межорбитальный пилотируемый корабль, чем те костюмы, которые нарисовала Лида.
– Лида, ты что-то усложнила? – спросила я сестру.
– Не особенно, – ответила та, и я тут же приняла сторону Олимпиады.
Лиду, как всякого художника, иногда заносило. Димка вовсю трудился над нашим образом. Понятие «наш образ» было очень широким. Это сначала мне казалось достаточно иметь логотип, номер электронной почты и сайт. Теперь выяснилось, что мы должны иметь свои «фишки».
– Дим, я, конечно, понимаю, что каждый публичный человек должен чем-то выделяться. Но мы пока не достигли этого уровня. И вообще, надо ли нам это?
– Надо. – Дима был непреклонен. Более того, за время моего отсутствия он пустил «организованный» слух, что у меня уникальная библиотека детективных романов, включая редкие издания девятнадцатого века.
– Почему – детективов? – Мне не понравилось такое упрощение моего интеллектуального образа. – Почему не книги по философии? Или по искусству? Или коллекция меховых котов? Последнее бы свидетельствовало о моей исключительной душевной мягкости.
– Потому что «английский стиль», – лаконично ответил Дима.
– Не поняла.
– Английский стиль. Детективная литература. Мисс Марпл, отец Браун, Ниро Вульф.
– Ниро Вульф – американец, – уточнила я.
– Англоязычный герой.
– Пуаро – бельгиец, между прочим.
– Я его не упоминал, – заметил Дима.
– Это я к слову.
– Настя, поверь, так надо для дела. Вы не должны быть ни рыба ни мясо. У вас должны быть яркие, запоминающиеся характеры. В следующем месяце будет три статьи о вас. Что ты предлагаешь в них писать?
– Действительно, что можно написать о двух девчонках, которые копили деньги на Москву, приехали сюда, не имея ни одной знакомой души, ни кола ни двора, и все-таки добились своего – открыли свое дело?! Причем очень непростое. – Я не на шутку разозлилась.
– Не обижайся, подобных историй тьма. Понимаешь, именно в Москву едут такие, как вы с Лидой. И некоторым очень даже удается устроиться. Правда, разными путями, – сказал Дима.
Я вдруг почувствовала себя обманутой. Я, так гордившаяся каждым нашим шагом, оказывалась в огромной толпе приезжих, которым не было что терять, а вот приобрести они могли многое. И ничего геройского в нашей с Лидой жизни не было, поскольку все это мы делали для себя. Мы спасали самих себя. А для человека это так же естественно, как есть и спать. Выходило, что гордиться нам нечем.
– Дима, как ты можешь так говорить? Ты, который если и уезжал из дома, то только в сторону отдыха и развлечений?! Ты, который материшься исключительно для «фишки». Ты с детства знаешь, что такое премьера в Большом, Оскар Уайльд в подлиннике и лангусты в желе!
– Ты еще вспомни рябчиков и ананасы! – усмехнулся Дима.
– При чем тут рябчики? – растерялась я.
– Ну как же? «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй!» Акцент именно этот?
– Господи, что ты приплетаешь сюда это?! Я – о другом!
– О том самом ты! О том самом! – кивнул Дима. – Ты удачливость ставишь человеку в вину, и ты не хочешь признаться, что борьба человека за самого себя – не подвиг. А нормальное, естественное состояние. Подвигом является борьба одного человека за другого.
