– В твоем случае главное не торопиться. У тебя будет красивый и хороший муж. Только дождись его!
После школы, несмотря на новые увлечения и романы, на институтскую жизнь с ее взрослыми сюрпризами, Полина все равно вспоминала Диму. Иногда, встречая его у метро или на общих праздниках в школе, она чувствовала, что обрати он на нее внимание, и не будет в мире более счастливого человека. У него уже была семья, она заводила роман за романом, но только когда встретила Костю, Полина наконец забыла Диму. То есть не совсем забыла. Она уже не ощущала остроты всех своих любовных переживаний, но помнила хорошего друга, выручавшего ее не раз в той далекой школьной жизни. А еще Дима спас ее от исключения из комсомола. История, по нынешним временам, смешная и глупая, а по тем – почти политическая.
Полина как редактор общешкольной газеты собрала редколлегию в составе художника Гены Семочкина, секретаря Аллы Бурундук, двух друзей Гены, которые решили его подождать, и подруги Аллы, не желавшей идти домой одной. В результате выпуск стенгазеты превратился в закрытую вечеринку, как сейчас бы сказали. А затем появилась сторожиха Валентина и пригрозила через час сделать обход помещений и закрыть все классы.
– Поль, что рисовать-то будем? – Гена одной рукой попытался обнять Полину за плечо, стараясь не запачкаться гуашью, которая капала с кисточки прямо в стакан с «Арбатским» красным. Семочкин умудрился принести эту бутылку из дома и сейчас пытался удержать кисточку и стакан в одной руке.
– Ну, как что? Сам знаешь, Новый год – значит, рисуем Деда Мороза, мешок с подарками, Красную площадь, куранты. Ну и там, по мелочи – шары, гирлянды.
– Ага, понял, – бодро кивнул Гена.
Через полчаса газета была нарисована. Секретарь Алла с подругой наклеили на еще влажный ватман заметки и статьи. Газету повесили на обычном месте, рядом с доской объявлений, расписанием занятий и афишей школьного драмкружка.
Утром родная школа толпилась перед газетой. Народ ржал и похлопывал Полину по плечу. Читателей было так много, что математичка Екатерина Владимировна еле протиснулась в первые ряды. Оттуда все услышали ее тихий писк и треск сдираемого со стенда ватмана.
На заседание комсомольского бюро вызвали всех – Полину, Гену, Аллу. Семочкина и Бурундук отпустили быстро, а с Полиной стали разбираться по всем законам того времени. Ее песочили на бюро, вызывали в комитет комсомола, затем в райком комсомола, грозились вызвать родителей в райком партии. И все это время на Полину смотрела газета – ватман 60×90, на котором Гена изобразил Спасскую башню, Кремлевскую стену, из разлома которой с огромным мешком дефицитных товаров вылезал Дед Мороз. У Деда Мороза был вид закоренелого несуна. Что и говорить, газета – удалась! И только на всех этих заседаниях до Полины дошел смысл их художеств. На собрании класса, который должен был осудить деятельность редколлегии, встал Дима и, как член комитета комсомола, отличник и спортсмен-юниор, о котором успела написать «Комсомольская правда», произнес речь. Речь его текла бесконечно, и уже было совершенно непонятно, ругает он Полину, защищает, признает свою вину или кого еще обвиняет. Его слушали долго, пытались прервать, но тщетно… В конце концов Полину взяли на поруки, даже не исключив из комсомола. Она, вспомнив эту историю, сейчас улыбалась: «Как приятно, что через столько лет можно запросто сидеть с другом, обо всем говорить и совершенно не волноваться – поймут тебя или нет». Полина отпила вина:
– Ты знаешь, моя жизнь совсем разладилась!
Этой жалкой фразой она начала рассказ о своих бедах. Дима, сосредоточенно глядя на кончик зажженной сигареты, боялся пошевелиться. Он неожиданно увидел перед собой растерянную женщину. И понял, что ей нужно выговориться, а любое неосторожное движение может ее спугнуть. Он курил, стараясь не смотреть на Полину. Курил и ловил себя на мысли, что в этой квартире, рядом с Полей, которую прежде частенько избегал, до того ему было неудобно из‑за ее влюбленности, ему почти по-родному уютно и спокойно.
А Полина рассказывала. Рассказывала подробно, обстоятельно, не упуская смешных, на мужской взгляд, деталей. Ей казалось, что эти самые мелочи еще сильнее подчеркивают возмутительность происходящего. Она уже описала Аллу, давая понять, что соперница рядом с ней просто ничто, и как этого не видит и не понимает Костя, просто удивительно:
– Он такой умный! У него вкус, он образован! О чем он с ней может говорить?!
Все это время Полина почти безостановочно пила вино. Она даже не заметила, как Дима открыл еще одну бутылку. Только в какой-то момент почувствовала, что из глаз у нее льются слезы:
– Дим, ты понимаешь, я не знаю, что же делать мне дальше. Я и жить так больше не могу, и расставаться страшно. Ведь у нас столько всего хорошего было! И Алешка…
Полина размазывала черные слезы. Еще через двадцать минут она склонилась над ванной, Дима придерживал ее волосы, собрав их назад в хвост. Полину рвало салатом, белым вином и собственным несчастьем. Последние смутные воспоминания были о запахе зубной пасты, которой она чистила зубы. Уже засыпая, она сквозь сон вспомнила о том, что так же, несколько лет назад, за ней ухаживал Костя. Она тогда выпила водки, которую на дух не переносила, но ее уговорили, поскольку вся их компания ходила гулять и перемерзла. Ее развезло сразу же, а Костя, умыв ее и уложив в постель, еще долго сидел рядом. От этих воспоминаний она опять горько заплакала.
Утро ее не порадовало. Оно было тяжелое, с привкусом стыда. Полина полежала с открытыми глазами, последила за тенью от тополиных веток, потом, не надевая тапочек, прошла в ванную. По дороге она заглянула в соседнюю комнату. Там на угловом диване, укрывшись пледом, спал Дима.
Глава 9
Всю следующую неделю Полина провела в типографии, в магазинах и в разговорах с Олегом, который вел себя деликатно и вопросы личного свойства не задавал. И переговоры с клиентами, и ругань с печатниками, и споры с подчиненными – все это ее увлекало, почти как раньше. Она с удовольствием проводила по полдня с дизайнером, обсуждая макеты, съездила на полиграфическую выставку. Набрав там всякой рекламной мишуры, убеждала Олега купить новое оборудование в цех.
– Еще пару лет, и нас конкуренты задавят. Развиваться надо. И ведь деньги есть. Перестань сундучить деньги, Плюшкин! – Полина начинала дразнить Олега. Его скопидомство и чрезмерная осторожность стала уже притчей во языцех. Олег смотрел на внезапно повеселевшую Полину и только удивлялся. Куда что делось?! Нет опущенных плеч, взгляд ясный, насмешливый. Полина выглядела и вела себя так, как в самом начале их работы. Когда за ней никто не поспевал, а ее энергии хватало и на поиск клиентов, и на типографию, и на развлечения. Вопросы вертелись на языке у Олега, но задать их он не решился. У него самого в доме назревали большие перемены. Света, уставшая, что муж целыми днями пропадает, а по вечерам висит на телефоне, никогда ей ни о чем не рассказывает и ничем с ней не делится, уехала к маме. Мама жила за городом на даче. Света сначала осталась там на выходные, а потом и на неделю. На работу, в больницу, ей было ездить оттуда удобно. Она ждала, что Олег запаникует, примчится к ней, будет уговаривать, и тут-то она ему все претензии и выскажет. Она потребует, чтобы не было вечерних звонков Полине и чтобы в выходные сидел дома. Но Олег не приехал. Он воспринял ее демарш спокойно, без какого-либо удивления. Более того, ему стало в доме как-то вольготно. Света своей молчаливой сдержанностью его все-таки угнетала. Олег иногда на нее смотрел и думал: «Я никогда не узнаю, что у нее в голове. А может, там и нет ничего…» Он тяготился этим ее молчанием, не мог заставить себя ее разговорить и в конце концов своим «поверенным» сделал Полину.
