Когда они вернулись из лесу, мать была уже дома. Она только что умылась, полотенце еще висело у нее на руке.
– Мамушка! – еще издали закричала Таиска. – Мамушка, ты гляди, каких мы сморчков набрали!
– Мамка, давай обедать! – вторил Романок.
А Валентинка подошла и протянула ей горсточку свежих голубых цветов, еще блестящих, еще пахнущих лесом:
– Это я тебе принесла… мама!
Гуси-лебеди
Аниска
Это было интересное зрелище. Розовый дождевой червяк высунулся на свет возле самого муравейника. Муравьи вцепились в него и начали вытаскивать из земли. Червяк, видно, почуял недоброе. Он уперся. А потом и совсем испугался, заворочался, начал пятиться обратно в землю. Но муравьи не давали ему уйти…
Аниска сидела над ними неподвижно. Муравьи бегали по ее босым ногам, но не кусались – никогда муравей не тронет человека, если его не пугать. Изредка она поднимала ресницы, оглядывалась на густые березки, осыпанные острыми солнечными огоньками, на мохнатые сосенки, на коричневые иглы муравейника, теплые и блестящие под солнцем, на цветущие лесные травы… И, улыбнувшись неизвестно чему, снова устремляла свои темно-серые, немножко косые глаза на червяка и муравьев.
Низко, почти над головой, пролетела любопытная синичка. Села на куст и поглядела на Аниску сначала одним глазом, потом другим: «Что это? Человек сидит? Или так, растет что-то?…»
Аниска улыбнулась:
– Что смотришь?
«Человек!» – в страхе чивикнула синичка и скрылась.
Аниска снова опустила глаза:
– Вытащили!
Муравьи волокли червяка к себе в муравейник. Червяк скорчился, уцепился за траву. Тогда черные хищники навалились на него и розняли на две половинки.
Аниска, удивленная такой свирепостью, смотрела, как они запихивали червяка в отверстия муравейника.
– Аниска, ау!
– Аниска, ты где? Ты что делаешь?!
Аниска встала. Девочки пробирались к ней сквозь кусты.
– Чего нашла? Чего нашла? – звонко и торопливо, как птица, повторяла Танюшка. – Что смотришь?
Она заглянула своими быстрыми черными глазами в Анискину корзинку. В корзинке топорщились сухие еловые шишки – Аниска набрала разжигать самовар.
– Ничего? А почему здесь сидишь?
Аниска помедлила – рассказать или не надо?
– Тут одна история была…
Танюшка тотчас пристала:
– Какая история? Какая? Что сделалось?
– Вот я видела… Отсюда червяк вылез…
– Ой! Вот так история, – закричала Танюшка, – про червяка!
– Червяк вылез. А потом? – спросила Катя.
– А потом муравьи напали, разорвали его и утащили.
– И все?…
Аниска и сама не могла понять, почему ей так интересно было смотреть, а рассказ вышел совсем неинтересный.
– А ну-ка я сама погляжу!
Танюшка схватила рыжую сухую ветку и быстро разворошила край муравейника. Муравьи закипели-забегали, потащили куда-то свои белые коконы…
Аниска оттолкнула Танюшку, вырвала у нее ветку и забросила в чащу.
– Ты что? Драться, да?! – У Танюшки в голосе послышались слезы. – Уж скорей драться, да?
– А ты не мучай.
– А кого я мучаю? Кого? Кого я мучаю?
– Муравьев. Они строили, а ты ломаешь.
– Ну и сиди со своими муравьями. Косуля!.. Кать, пойдем! Пусть одна ходит!.. Косуля, Косуля!
Катя невозмутимо запела тоненьким голоском и пошла по лесу. Она не любила, когда плачут и когда ссорятся.
Аниска хмуро посмотрела им вслед. На смуглых скулах выступил румянец. Всегда так. Когда сказать нечего, так сейчас – «Косуля».
А это слово Аниске было больней всего на свете.
Братец Николька, с которым можно разговаривать
Мать уходила из дому и наказывала Лизе, старшей Анискиной сестре:
– Гляди за домом. Уберись в избе, подмети, посуду вымой. А перед зеркалом довольно вертеться – не доросла еще.
– А Аниске – что?
– А ей – с Николькой сидеть.
И, уже выходя из избы, крикнула:
– Не обижайте Никольку, смотрите!
Лиза с тоской посмотрела на молочные кринки с застывшей белой кромкой по краям, на сальные чугунки, на большую плошку с остатками щей… А она только что причесалась и покрылась чистым голубым платком – можно бы и на улицу…
Она стояла возле печки и острыми мышиными глазами искоса поглядывала на Аниску. Взялась было за ухват, чтоб достать горячей воды, и снова со вздохом поглядела на Аниску:
– Может, ты вымоешь… а?
Аниска поливала свои цветы. Цветы у нее стояли на всех окнах – в горшках, в консервных банках, в кринках с отбитым горлышком.
– Мать велела тебе, – ответила Аниска, – а мне с Николькой.
– Ну, Николька-то ведь спит! А? Мне ведь на школьный участок надо! Я же платье запачкаю!..
– А ты фартук надень.
– У, Косуля! Вот сейчас побросаю все твои цветы!
Аниска растопырила руки. Ей показалось, что Лиза и вправду сейчас набросится на ее горшки и плошки.
– Во! Как наседка расшиперилась! – засмеялась Лиза. – А как будто я их после разбросать не могу!
– А я матери скажу!
– Скажи. Она и сама рада будет – в избе светлей. Говори – не будешь мыть?
Аниска посмотрела на свои фуксии, «огоньки» и «крапивки» – такие они были беззащитные, словно маленькие детки! Они глядели на нее малиновыми и лиловыми глазками, словно просили не давать в обиду.
– Иди уж!..
Аниска налила в миску горячей воды и взялась за мочалку. Лиза повеселела:
– Ты сейчас вымоешь… А я после обеда. Уж после обеда к тебе не пристану!
Она еще раз заглянула в зеркало и проворно выскочила из избы. Лишь бы сейчас не мыть, а там видно будет!
Жаркая тишина в избе. Слабый запах цветущей сирени плывет в открытые окна. На рябине поют скворцы…
