Мокриц заметил, что глаза Стукпостука загорелись незнакомым блеском, хотя сам секретарь ничего не сказал.
– Можешь идти, господин фон Липвиг, и прими напоследок мой совет: если ты еще раз явишься сюда верхом, пеняй на себя. В следующий раз ты рискуешь оказаться брошенным на растерзание котикам. – Его светлость зловеще усмехнулся и добавил: – Седрик всегда готов (…огонек)
[28].
«Огонек? – думал Мокриц, уводя лошадь из кабинета. – О боги, да это заразно».
Наверна Чудакулли, аркканцлера Незримого Университета, перехватил в Главном зале университета слугобраз Барнстебль.
Он дотронулся до кромки своего котелка в традиционном приветствии, вежливо откашлялся и сказал:
– Господин аркканцлер, есть один… человек, который хочет с тобой встретиться, и слова «нет» он не знает. Очень жалкого вида тип, выглядит так, словно за всю жизнь ни разу сытым не ходил. Лично я склоняюсь к мнению, что он просто хочет милостыни. И одет в какое-то платье. Сомнительный господин. Мне указать ему на дверь?
Аркканцлер на минуту задумался и уточнил:
– А пахнет от этого человека, случайно, не как от барсука?
– Да, сэр, верно!
Чудакулли улыбнулся.
– Господин Барнстебль, старик, которого ты описываешь, мастер всех видов когда-либо существовавших боевых искусств. Многие из них и существуют благодаря ему, и он единственный в мире известный мастер дежа-фу
[29]. Он может ударить по воздуху, и его удар долетит до самого твоего дома и стукнет тебя прямо в харю, когда ты откроешь дверь. Он известен под именем Лю-Цзе, и это имя вселяет страх в тех, кто не знает, как оно произносится, не говоря уже о том, как пишется. Мой тебе совет: улыбнись ему и со всеми почестями проводи ко мне в кабинет.
Лю-Цзе окинул внимательным взглядом ассортимент бренди на ломящейся под грузом напитков тележке и сел. Чудакулли, дымя как Железная Ласточка, сказал:
– Как я рад видеть тебя, мой друг. Ты здесь из-за паровоза, да?
– Конечно, Наверн, – разве есть сейчас еще какие-то темы для разговоров? Ингибиторы мелют время, и все в Ой-Донге опасаются гинунгагапа – темноты, наступающей в конце света перед тем, как возникнет новый мир. Хотя, по мне, было бы очень кстати, учитывая, что этот мир уже сплошь раздолбан, неухожен и заброшен. Единственная проблема, которую мне пока не удается решить, – это как попасть из мира умирающего в мир новый. Вот где загвоздка. Но даже Аббата встревожило появление парового двигателя вне времени паровых двигателей.
Чудакулли потыкал в трубку ершиком и проговорил:
– Да-а, действительно, незадача. Уж наверное паровой двигатель не может появиться до того, как наступит время паровых двигателей. Если ты увидишь свинью, то скажешь себе: это свинья, значит, сейчас время свиней. Ты же не станешь оспаривать ее право быть свиньей?
– Разумеется, нет, – ответил Лю-Цзе. – К тому же от свинины меня невыносимо пучит. Мы знаем, что вселенная – это бесконечная история, которая, к счастью, непрерывно пишет сама себя. Но вот мои братья в Ой-Донге непоколебимо верят в то, что вселенную можно понять до последней запятой.
Чудакулли рассмеялся:
– О боги! А знаешь, мой блестящий коллега Думминг Тупс, кажется, подпал под аналогичное заблуждение. Похоже, даже умнейшие люди иногда забывают об одной из очень важных богинь… я имею в виду Пиппину, дамочку с яблоком раздора. Она-то знает, что вселенная, нуждаясь в законах и стабильности, требует и капельку хаоса, чего-то неожиданного, удивительного. В противном случае вселенная была бы механизмом, бесподобным механизмом, многие века не сбивающимся с хода, но в ней все было бы одинаково. Следовательно, можно предположить, что и на этот раз потеря равновесия будет дозволена, и милосердная богиня постановит, что эта машина еще может свершить удивительные вещи, если дать ей шанс.
– Я был бы не против дать ей шанс, – отозвался Лю-Цзе. – С интуицией я на короткой ноге. Я знаю, что монахи давно и бережно направляют этот мир, как пастухи – стадо, но боюсь, они не понимают, что овцам иногда приходят в головы дельные идеи. Неизвестность всегда неизвестна, но проблема в том, что люди, которые полагаются на систему, начинают верить, что все вокруг так или иначе является системой, и тогда в конце концов они становятся бюрократами. Так что, друг мой, восславим Пиппину и периодические раздоры. Думаю, остальные члены круга сойдутся с нами во мнении. Будем судить по результату. Ведь все просто, как забор: вот паровой двигатель. Следовательно, сейчас время парового двигателя.
– Ура! – сказал Чудакулли. – За это надо выпить.
– О, благодарю. Я бы капнул бренди в чай, чтобы не замерзнуть, если ты не возражаешь, – сказал Лю-Цзе.
Мокриц сидел за столом, обдумывая, как бы лучше обсудить вопрос о Щеботане с сэром Гарри. Он без особого интереса отметил присутствие некоего… весомого… джентльмена напротив.
– Господин фон Липвиг? – обратился к нему джентльмен. – У меня для тебя есть предложение.
Мокриц засмеялся:
– В эти дни всякий, у кого есть для меня предложение, имеет в своем распоряжении пять минут, и одна из них уже прошла. В чем дело?
– Я не просто так, человек с улицы, – заметил мужчина, вытягиваясь в полный рост, который на самом деле оказался немногим меньше его полной ширины. – Я шеф-повар. Ты, наверное, слышал обо мне – Весь Джолсон. Из надежных источников
[30] мне стало известно, что со дня на день ваши чудесные паровозы начнут ходить в Сто Лат и обратно. Хотелось бы знать, ты уже подумал о том, чем люди в поезде будут питаться? Я хочу участвовать в конкурсе на право продавать еду в поездах и в залах ожидания. Как легкие закуски, так и плотную пищу для путешествующих на дальние расстояния. Ничто так не снимает дорожную усталость, как горшочек моего фирменного слампи. Или первичного бульончика, очень даже согревает с мороза. Я думаю подавать его в чашках с крышечками, а там такое плавает, что, скажем прямо, не хотелось бы пролить на себя.
