Поднялся легкий ветерок, суля некоторую надежду на то, что он прогонит туман, пока они будут возвращаться на поле боя. Ощущение замкнутости за последнее время только окрепло, странным образом мешая некоторым вздохнуть полной грудью, так что солдаты на ходу тяжело дышали и пыхтели, как кузнечные мехи.
Оксфорд занял место во второй шеренге, горделиво покачиваясь в седле рядом с дюжиной других всадников. Он поздравлял своих знакомых, и, по правде сказать, у всех них были основания для гордости. Теперь, в это утро, ему оставалось пожелать только одного: получить возможность нанести удар одному из сыновей Ричарда Йорка. Если же это не удастся, Оксфорд надеялся пробиться к обозу и запасам короля-самозванца. Самое лучшее следовало искать за средним полком Эдуарда. Подобная возможность стала бы ответом на его молитвы, и на ее осуществление имелись все шансы. Граф знал, что вместе со своими людьми удалился на милю от поля боя. Ощутив его волнение, конь заторопился, и всаднику пришлось сдержать его.
– Ищите Пламенеющее Солнце! – обратился он к своим людям. – Дайте мне знать, как только заметите врага!
Гербом его собственной семьи служила золотая estoile, звезда с шестью волнистыми лучами. Его люди носили на груди бляшку в виде отлитой из пьютера звезды, и такая же звезда украшала собой огромные знамена, колышущиеся над их головами. Оксфорд подумал о том, насколько похожи их с Эдуардом гербы. И языки пламени, и лучи способны жечь.
Спереди до слуха графа донеслись резкие, полные страха и смятения крики, причины которых он понять не мог. Долг требовал, чтобы Оксфорд вернулся на бранное поле, и местный успех не позволял ему уклониться от этой обязанности, так что он послал своих людей вперед, хотя воздух вдруг наполнился стрелами, и некоторые из находившихся рядом воинов с железным лязгом повалились на землю.
– Измена! – донеслось спереди, и этот крик подхватили полные паники голоса. Оксфорд ударил в бока коня шпорами, проливая новую кровь. Животное рванулось вперед, расталкивая его собственных солдат.
– О чем крик? Какая измена? – обратился он к своим капитанам.
Однако посреди пелены тумана те могли только пожать плечами. А крик все продолжался:
– Измена! Предатели!
– Кто этот человек? Кто кричит? Оксфорд здесь! Оксфордцы! – Капитаны графа вновь и вновь выкрикивали его имя, однако спереди доносились звуки боя, и Оксфорду оставалось только пробиваться к месту, откуда они исходили.
Ливень стрел утих, и он увидел, что его люди убивают сбившихся в кучу стрелков.
– Боже, сделай так, чтобы это были резервы Йорка! – почти неслышно выдохнул Оксфорд. В тот день ему уже приводилось творить чудеса, и он мог сотворить еще. Однако крики про измену и предательство становились громче с каждым мгновением. Граф попытался что-то разглядеть в пелене тумана – и с ужасом поник в седле.
Течение битвы полностью переменилось, пока он перестраивал свои ряды возле Барнета. Сражавшиеся полки вращались около одного центра, и вместо тыла Йорка люди Оксфорда ударили в самый центр армии Уорика, его собственной армии. Граф Оксфорд видел, как пало знамя Монтегю, но его люди ломились вперед, растворяясь в тумане и не имея возможности остановиться, хотя некоторые из них махали руками и что-то кричали.
Когда рухнул стяг Монтегю, дрогнула вся армия Уорика – Эдуард Йорк нанес удар в самое ее сердце. Он получил один-единственный шанс – и без колебания воспользовался им. Его люди выстроились клином и ринулись пробивать или прорубать дорогу сквозь запаниковавшие ряды людей Оксфорда и Монтегю, не знавших, как выпутаться из убийственных объятий своих союзников.
Ричард Уорик слышал доносившийся спереди протяжный и хриплый крик, подобный грохоту волны, разбивающейся о береговой галечник. Проклятый туман не позволял понять, куда именно он должен вести свои резервы, однако мгновение вводить их в бой, безусловно, настало. При нем было шесть тысяч бойцов, свежих, без единой царапины, готовых вступить в бой по его слову.
– Вперед, в центр! – скомандовал он, отдавая приказ своему войску.
Уорик не мог не думать об участи своего брата Джона, находившегося в самом центре битвы, где шла наиболее напряженная схватка. Однако пелена тумана вдруг разошлась, и граф повернул голову, стараясь разглядеть на фланге как можно больше, пока окутывавшее их белое облако не сгустилось снова, предоставив ему возможность ужасаться тому, что он увидел. Глостер изрубил в капусту его правый фланг, и теперь его ряды заходили во фланг укрепившему центр Уорику. Это было жестокое решение, однако он ставил своих людей под двойной удар.
– Копья на фланг! Укрепить фланг! Копья и пики направо! – закричал граф, и сержанты бросились исполнять его приказ. Ничего больше Уорик сделать не мог, кроме как подставить колючий бок тем, кто пытался взломать его. Центр должен был устоять, иначе настанет конец и все труды его пойдут прахом.
Ощутив трепет в рядах спереди, Ричард извлек меч из ножен. При всей свежести своих сил, его люди понимали, что им зашли во фланг, а значит, со временем зайдут и с тыла. Ни один боец не воспримет подобную ситуацию без смятения, но они наступали. Они не могли бежать вперед, пока перед ними оставался терзаемый полк Монтегю.
Ряд за рядом резервный полк Уорика продвигался к центру сражения, а навстречу им брели умирающие, раненые, смертельно бледные от потери крови люди. На фланге победоносные роты Глостера с рыком топтали остатки войска Эксетера и врубались в свежий фланг резерва. И в это мгновение Ричард Уорик увидел Эдуарда, высоко сидящего на своем коне в помятом доспехе, с поднятым забралом и со знаменем, на котором красовалось Пламенеющее Солнце, над головой. Молодой король явно не замечал старого друга.
Уорик сражал каждого, кто становился на его пути. Неторопливым шагом он продвигался вперед вместе с рядом рыцарей, проламывавшим себе путь силой и свирепостью. Некоторые из упавших, уже умирая, замечали проходящего над ними коня и старались поразить животное. Не было предела злобе и ярости, выхлестнувшимся на поле этой брани.
Конь графа Уорика вздрогнул и пошатнулся, и всадник торопливо выпрыгнул из седла, чтобы упавшее животное на придавило его собой. Оказавшись на земле, он оступился и столкнулся с незнакомцем, вооруженным остроконечной алебардой, насаженной на рукоять топора.
Ричард Уорик попытался ударить его кулаком в металлической перчатке, однако противник уклонился от удара и с дикой силой вонзил алебарду в его бок. Оружие застряло в пластинах, и, выворачивая его, враг нанес Уорику такую рану, что тот застонал. Не имея возможности добраться до меча, он молотил и молотил по лицу незнакомца, превращая его в кровавую кашу, а потом, тяжело дыша, опустился на одно колено, ощущая при этом, что не может набрать воздуха в грудь.
Вокруг шла битва, орали люди, звенел металл. Уорик покачал головой, посмотрел на землю и увидел, что кровь капает у него изо рта. В этот миг он понял, что смерть близка, и последним отчаянным усилием попытался устоять на ногах.
Граф прижал руку к боку, из которого тоже текла кровь. Здесь боль сделалась еще более жгучей; она втекала в тело Ричарда потоком огня или едкой кислоты. Он кашлянул, обагрив ратную рукавицу кровью, и ощутил, что задыхается. Со страхом оглянулся. Взгляд его коснулся выпавшего из руки меча – он сделал к оружию нетвердый шаг и подхватил меч. Ощущая, как его оставляют силы, Уорик вонзил клинок в землю и оперся на него одной рукой. А потом преклонил колено на потоптанной траве, задохнувшись так, что в теле его больше не осталось дыхания. Неподалеку победоносный Эдуард вел своих людей в атаку на остатки его армии, являя собой великолепное зрелище.
